Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты - стр. 5

Джули всегда держалась приветливо и улыбалась мне, пока мы разговаривали. Мне повезло, что она не напускала на себя равнодушный утомленный вид, свойственный другим социальным работникам в государственных организациях. Она относилась ко мне по-человечески и, сидя напротив, время от времени поправляла выбившуюся из-за уха прядку медно-рыжих волос. Однако у меня не шли из головы ее слова о том, что мне «повезло». Я, честно говоря, так не считала. Конечно, я испытывала благодарность. Безусловно. Но о везении речь все-таки не шла. Нет, раз мне предстояло переехать в дом, правила которого так и кричали о том, что я – наркоманка, грязнуля и так опустилась, что мне не обойтись без принудительного комендантского часа и анализов мочи.

Нищета, жизнь в бедности сильно смахивали на досрочно-условное освобождение – а преступление мое состояло в отсутствии средств к существованию.

Уильям, я и мама не торопясь носили по лестнице вещи из грузовичка, который мне пришлось арендовать, к дверям моего нового жилища на втором этаже. Мы забрали их из хранилища, которое снял для меня отец, когда я переселялась в домик. Мама и Уильям выглядели такими нарядными, что я предложила им футболки, чтобы переодеться, но они отказались. Мама всегда, сколько я ее помню, была очень полной, за исключением периода развода с моим отцом. Она утверждала, что похудела благодаря диете Аткинса. Отец, однако, позднее обнаружил, что причиной ее внезапного увлечения спортзалом были не тренировки, а новый роман, в сочетании с непреодолимым желанием избавиться, наконец, от обязанностей матери и жены. Мамино преображение стало своего рода освобождением, переходом к жизни, о которой она всегда мечтала, принося себя в жертву ради семьи. Мне же казалось, что ее подменили на какую-то незнакомку.

Той весной мой брат Тайлер закончил школу, родители развелись, и мама переехала в отдельную квартиру. Ко Дню благодарения она сократилась примерно вполовину и отпустила длинные волосы. Мы с ней пошли в бар, где она у меня на глазах целовалась с парнями примерно моих лет, а потом вырубилась на диванчике между столами. Мне было ужасно неловко, но со временем это чувство переродилось во что-то вроде ощущения утраты, с которым я никак не могла справиться. Я хотела, чтобы мама вернулась назад.

Папа на некоторое время полностью растворился в новой семье. Женщина, с которой он начал встречаться сразу после развода, оказалась крайне ревнивой; у нее было трое сыновей. Она не хотела, чтобы я у них появлялась. «Поступай как знаешь», – сказал мне отец, когда мы с ним встретились за завтраком в ближайшей к их дому закусочной.

Мои родители продолжали жить; я же эмоционально осиротела. Я поклялась никогда настолько не отдаляться от Мии – ни физически, ни душой.

Теперь, глядя на маму, замужем за англичанином всего на семь лет старше меня, я обратила внимание, что она располнела гораздо сильней, чем когда-либо, так, что испытывала явственный дискомфорт от нахождения в собственном теле. Я не могла удержаться и не рассматривать ее, пока она, стоя передо мной, что-то вещала с наигранным британским акцентом. Прошло, наверное, лет семь с тех пор как она переселилась в Европу, и за эти годы я видела ее считаные разы.

Примерно на половине процесса разгрузки мама начала поговаривать о том, что не отказалась бы от гамбургера. «И стаканчика пива», – добавила она, когда мы в следующий раз столкнулись с ней на ступеньках. Время едва перевалило за полдень, но она чувствовала себя «на каникулах», а это означало, что выпить можно и пораньше. Она предложила пойти в «Сирену», бар с террасой, расположенный неподалеку. Я сглотнула слюну. Уже много месяцев я не могла себе такого позволить.