Убийство в Тамбовском экспрессе - стр. 13

Мы переглянулись, и я торопливо завернула статуэтку в полотенце. Не знаю, о чем подумала Наташка, а мою голову посетило тревожное воспоминание: ночной полумрак в купе, осторожный шорох и шуршание в проходе между полками. И этот странный маскарад попутчика. Он имел смысл только в случае, если мужик от кого-то прятался. Бомж не стал бы приобретать билет в купе, он вообще бы не стал приобретать билет. Ряженый под попутчицу попутчик решил до выхода подстраховаться и сунул статуэтку в мою сумку, предварительно завернув ее в то, что первым в ней подвернулось – Кэтькино полотенце. Тапки вполне мог прихватить с собой. До первой урны. В таком случае планировал выходить в Москве, там и потребовать от нас возврата своей вещицы. В удобном месте. А слинял из купе заранее, поскольку почувствовал опасность. Просто намеревался обмануть своего противника, сделав вид, что выходит на последней перед Москвой станции. В конце концов надумал пожертвовать собственной сумкой, поэтому и статуэтку с собой не взял, и платок. Маскироваться далее ему не имело смысла, наоборот, следовало стать человеком узнаваемым, уверенным в отсутствии преследования. Пальто, скорее всего, тащил в руках. Рассчитывал быстренько вернуться в купе? И не вернулся. Остался в тамбуре.

С другой стороны, труп был накрыт пальто. Следовательно, наш инкогнито мог убить своего преследователя и прикрыть убитого. Далее: судя по отсутствию платка, в купе попутчик все-таки появился. Мы с Наташкой в это время торчали в другом конце вагона… Полная чушь! Вернуться в вагон за тем, чтобы прихватить старый платок и не забрать статуэтку? Это объяснимо только в том случае, если в купе наведался не сам попутчик, а его противник, понятия не имеющий, где ее искать.

– А кто же тогда лежал в тамбуре?

– Тот, кому больше не повезло, – тихо ответила подруга.

– Надо бы уточнить у проводницы, куда все-таки ехал наш попутчик, – пробормотала я, потирая ладонями виски. – Почему о нем не заикнулись оперативники. Есть подозрения, что он…

– Не «он», а «она». Потому как был одет соответственно. Проводница вполне могла посадить эту «фальшивку» не по билету, а за отдельную плату. Вот и молчала.

А на фига нам уточнения?

– Баба – воровка, – тихо, но с нажимом в голосе заявила я. – Украла у нас Кэтькины раритетные тапки. Обнаружилось это только сейчас. Можем, конечно, обратиться в милицию, но для начала надо поговорить с проводницей, не вылетит ли она с работы за незаконную посадку подозрительных лиц. Вдруг женщина – единственная кормилица в семье.

Наташка нахмурилась и принялась отыскивать на своем свитерочке повод отказаться от поездки, уж очень усердно разглядывала вязку. Даже что-то стряхивала на мой ковер. В итоге предложила альтернативный вариант, которым я и сама собиралась шантажировать проводницу – мы обязаны обратиться в милицию. Я хмыкнула и промолчала. Через минуту подруга изменила решение, сообщив, что в милиции нам, пожалуй, делать нечего. Ну нет у нас правдоподобных объяснений нашей «забывчивости» по поводу некоторых деталей ночного видения, о которых намеренно умолчали. Примут визит за явку с повинной, еще и в убийстве обвинят.

Я выглянула в окно. За время нашего отсутствия ничего не изменилось. Все та же детская площадка, малышня, гуляющая под присмотром мамочек и бабушек, объединившихся в отдельные группы по интересам. Время от времени они наметанным глазом безошибочно определяли место временного залегания подопечных. То один кувыркнется в снег, то другой. Бродят, как пингвинята – вперевалку. Для разнообразия теряют свои лопатки и тут же с криком отнимают чужие.