Убийство Сталина. Все версии и еще одна - стр. 33
«Дело врачей» использовали каждая из борющихся сторон в своих интересах. Еще в 1951 году всплыл следователь – подполковник М. Рюмин, который написал Сталину донос на самого министра КГБ Абакумова, обвинив его в содействии врачам-террористам в ходе следствия и сокрытии сигнала Тимашук о вредителях-врачах, поступившего от нее еще в 1948 году! Арестованный генерал Власик подтвердил, что такое письмо он получил и передал Абакумову.
И вот финал этой многоходовой подковерной борьбы. Привожу рассказы очевидцев, а может быть, и соучастников убийства Сталина»[13].
Далее автор приводит версию убийства И. В. Сталина в полном соответствии с «легендой Лозгачева» и делает вывод, что он был отравлен, поскольку последствия «отравления» практически открытым текстом признает академик А. Л. Мясников, воспоминания которого приведены ниже с последующими комментариями В. Карпова:
«Вызвали поздно вечером 2 марта 1953 года. Как выглядел Сталин: коротковатый и толстоватый, лицо перекошено, правые конечности лежали как плети. Он тяжело дышал, периодически то тише, то сильнее (дыхание Чейн-Стокса). Кровяное давление 210–110. Мерцательная аритмия, лейкоцитоз до 17 ООО. Была высокая температура – 38° с долями. При прослушивании и выстукивании сердца особых отклонений не отмечалось, в боковых и передних отделах легких ничего патологического не определялось.
Диагноз: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза.
Каждый из нас нес свои часы у постели больного. Постоянно находился при больном кто-нибудь из Политбюро ЦК – чаше всего Ворошилов, Каганович, Булганин, Микоян.
Третьего утром консилиум должен был дать ответ на вопрос Маленкова о прогнозе. Ответ наш мог быть только отрицательным – смерть неизбежна. Маленков дал нам понять, что он ожидал такого заключения…
Необходимо отметить, что до своей болезни – последние, по-видимому, три года – Сталин не обращался к врачам за медпомощью, во всяком случае, так сказал начальник Лечсанупра Кремля.
В Москве он, видимо, избегал медицины. На его большой даче в Кунцево не было даже аптечки с первыми необходимыми средствами, не было, между прочим, даже нитроглицерина, и, если бы у него случился припадок грудной жабы, он мог бы умереть от спазма, который устраняется двумя каплями лекарства.
С каких пор у него гипертония – тоже никто не знал (и он ее никогда не лечил).
Сталин дышал тяжело, иногда стонал. Только на один короткий миг показалось, что он осмысленным взглядом обвел окружающих его. Тогда Ворошилов склонился над ним и сказал: «Товарищ Сталин, мы все здесь, твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?».
Но взгляд уже ничего не выражал. […] Ночью много раз казалось, что он умирает.
На следующее утро, четвертого, кому-то пришла в голову идея, нет ли вдобавок ко всему инфаркта миокарда. Из больницы пришла молоденькая врачиха, сняла электрокардиограммы и безапелляционно заявила: «Да, инфаркт».
Переполох. В «деле врачей» уже фигурировало умышленное недиагностирование инфаркта миокарда у погубленных-де ими руководителей государства.
Теперь, вероятно, мы… Ведь до сих пор мы в своих медицинских заключениях не указывали на возможность инфаркта. А они уже известны всему миру. Жаловаться на боль, столь характерную симптому инфаркта, Сталин, будучи без сознания, естественно, не мог. Лейкоцитоз и повышенная температура могли говорить и в пользу инфаркта.