Убийство на Дворянской - стр. 6
– А это что? – Штабс-ротмистр указал подбородком на угловой дом.
– Штофная лавка. Попов торгует и в розницу в запечатанных штофах навынос, и распивочно. А песни орет усманский барин Соколов, в уездном суде с утра дом продал. Это его коляска стоит у входа. Слышу, крик в лавке, звон разбитых стаканов. Разбудил подчаска, а сам туды. Там пятеро сидят, двоих знаю, мещане Казьма Клюев и Степан Распопов, пиво пьют. Трое неизвестных вино полугарное хлещут. Один из них песню заводит, да так громко, что уши закладывает. Говорю, это зачем такое здесь? По какому случаю дикий шум? Нам не дозволено допущать, коли ежели дебош!.. А песенник встает и хватает меня за грудки. Кто таков, говорит. Будочник? Иди, говорит, со своей жестяной алебардой к чертям собачьим! Я – Соколов, потомственный дворянин, мне не указывать!.. Что ж, мы, тово, не супротив, не смеем, ежели благородные. Кучер на улице мне и пояснил, что барин заехал в лавку, чтобы отметить выгодную сделку.
Хитрово-Квашнин кивнул словоохотливому будочнику и уж хотел было ехать дальше, как вдруг из штофной лавки выскочил посетитель и бегом припустил к шлагбауму. Остановившись перед инвалидом и указывая через плечо большим пальцем, он выпалил:
– Непорядок, служивый. Те двое усманскому барину втихую в стакан что-то подлили. Не иначе, дурману, крест святой!.. Ехать с ним куда-то собираются… Что ты на меня таращишься? Говорят тебе, злое дело затевается!
– Погоди, Клюев, не части! – нахмурился будочник, потирая кончик длинного угреватого носа. – И дыши в сторону – несет как из бочки!.. Может, ты это спьяну, померещилось?.. Налакаются с утра, полсвета не видят!
В этот момент из штофной лавки вышли двое, ведя под руки третьего. Тот, едва держаcь на ногах, весело тянул:
– Пьяному рай!.. Жизнь мне прелестную, чашу не тесную, Боже, подай!..
– Э-э, ты смотри, как они его напоили! – хрипло проговорил будочник и гаркнул во все горло: – А ну-ка, оставьте барина в покое!.. Кому говорено?
Мошенники, услышав это, в мгновение ока обшарили пьяного и, выудив из его кармана бумажник, бросились к коляске. Скинув кучера с козел на землю, один из них, поменьше ростом и коренастее, взялся за вожжи, а другой, высокий и гибкий, разжившийся бумажником, бухнулся на сиденье. В следующую секунду экипаж рванулся по направлению к перекрестку. Будочник разбудил подчаска и, размахивая алебардой и изрыгая проклятия, потрусил вслед за ней.
– Митрофан, гони! – воскликнул Хитрово-Квашнин, указывая набалдашником трости на набирающий ход экипаж.
Лихой возница мастерски развернул лошадей и, выехав на другую сторону дороги, погнал бричку за коляской, уже поднимавшейся вверх по склону Прогонной. Все говорило о том, что начинается настоящая погоня. Но она, увы, продлилась недолго. Переднее колесо брички на повороте попало в глубокую выбоину, ось, затрещав, сломалась, и кузов сильно накренился вправо.
– Проклятье! – рявкнул штабс-ротмистр, соскочив на землю. – В самый неподходящий момент!
Коляска, запряженная парой гнедых, проехав по подъему несколько десятков саженей, круто свернула к Новобазарной площади и исчезла из вида. Будочник, махнув рукой, оставил бесполезное преследование и пошел назад. Встав рядом с Митрофаном над подвернувшимся под кузов колесом, он, тяжело дыша, стал в недоумении почесывать затылок.