Убийства и цветочки - стр. 6

Но внешне это никак не проявлялось. Обе женщины были слишком хорошо воспитаны, чтобы дать понять, как тяготит их новая обязанность, которую они добровольно взвалили на себя. И всё же иногда их охватывало жгучее желание дать хорошего пинка Николаю Трофимовичу, который всё же принял на себя председательство и теперь просто невыносимо затягивал с осмотром работы каждого конкурсанта.

Светлане приходилось легче, чем её подруге. Светлана с детства занималась спортом, имела разряд и была привычна к долгим пешим прогулкам, можно сказать, что она их любила. И заявляя себя и подругу для участия в составе жюри, полагала, что всё получится легко и просто. Но оказалось, что прежнее жюри относилось к своей работе с необычайной добросовестностью. С ними ходил фотограф, который хоть в составе жюри официально и не состоял, но свои замечания опять же делал и требовал, чтобы на них реагировали. Кроме того, на каждый участок набивалось множество любопытных, которые активно болели за своих фаворитов.

– Наш лозунг всегда был, есть и будет: «Каждому цветку максимум внимания!»

И сам глава комиссии Николай Трофимович ясно дал понять двум новеньким, что и от них тоже потребуется самое серьёзное отношение к делу судейства. Он подолгу созерцал каждую предложенную на конкурс клумбу, задавал многочисленные вопросы конкурсантам и получал на них многословные разъяснения. Также он обращался за советом к своим помощницам, прося их оценить с того или иного ракурса тот или иной шедевр садового творчества. Иногда им казалось, что Николай Трофимович нарочно над ними измывается, но разумеется, это не могло быть правдой.

– Мне кажется или мероприятие никогда не кончится? – прошептала Катя, которая была непривычна много времени проводить на ногах.

Она переминалась, жалобно вздыхала и смотрела на Николая Трофимовича с таким видом, словно намеревалась силой мысли заставить двигаться его быстрее. Но то ли телепат из Кати оказался слабенький, то ли Николай Трофимович обладал особо мощным защитным экраном, способным останавливать любые волны, идущие в его сторону, но ничего у Кати не получалось. Николай Трофимович и ухом не вёл в ответ на её мысленные пассы ему.

– Сколько у нас ещё впереди претендентов?

– Пятеро.

– О нет!

– Главное помни, ради чего мы это затеяли.

– Я помню, Светулик, помню, – шёпотом отозвалась Катерина. – Было бы ещё на что смотреть. А то ведь ничего стоящего не показывают. Но Николай Трофимович как уставится на какой‐нибудь дохленький цветочек, так и замрёт возле него, словно в экстазе.

– Он замрёт, а ты иди и отдохни.

И Катя пошла в тенёчек. День выдался необычайно жаркий для начала мая. Солнышко припекало, как не всегда позволяло себе и летом, а Катюша плохо переносила жару. В её теле присутствовала некоторая дородность, а местами так и вовсе набралась тучность. Надо сказать, что Катя некоторую полноту пороком отнюдь не считала. И даже наоборот, своими могучими телесами она гордилась. А выискивая на картинах Рубенса женщин себе под стать и с гордостью указывая на их пышные формы, она сравнивала их со своими, понимая, что во времена художника была бы буквально на вес золота.

Любимый мужчина так Катюшу и называл:

– Ты у меня сто килограммов чистого золота.

И всё было между ними прекрасно, покуда мужчина зачем‐то не вздумал уточнить, что сто килограммов – это на самом деле центнер. Такая любовь к точным единицам измерения веса дорого ему обошлась и навсегда лишила благорасположения Кати. Сравнение с центнером показалось ей обидным. Сто килограммов золота звучало романтично. А вот центнер для неё отчего‐то попахивал навозом. Не то что Катя плохо относилась к данному ценному удобрению, но в любви ему места не видела.