Убийца из прошлого - стр. 27

По примеру Сюрте подобные подразделения были организованы по всей Европе. Но в Российской империи сыскная полиция появилась лишь в 1866 году.

Пятница, 27 ноября 1870 года,

Санкт-Петербург

Иван Дмитриевич посмотрел в окно. Смеркалось. Хорошо, что хоть снежок выпал. От снега на улицах светлее, а обывателям спокойнее. В темноте-то мазурикам самое раздолье. Бороться с мазуриками Иван Дмитриевич умел как никто другой, потому его и назначили начальником сыскной. Да только тяжела эта служба: каждый день в столице происходят десятки краж, иногда и разбойные нападения случаются и даже убийства. А штат невелик. Вот и вертится Крутилин как белка в колесе: и тут успеть, и там не опоздать. А силы давно уже не те. Раньше и до полуночи задерживался, и по воскресеньям на службу приезжал. А теперь…

«Не уйти ли мне сегодня пораньше?» – подумал Иван Дмитриевич.

Ангелину не видел со вторника, а завтра свидеться не удастся – приглашены к Тарусовым. А до понедельника разлуку с зазнобушкой точно не выдержит.

Иван Дмитриевич дернул за сонетку, и в кабинет явился чиновник для поручений Яблочков. Служил в сыскном недавно, однако успел себя проявить.

– Сердце прихватывает, – соврал Крутилин, для убедительности прижав руку к груди.

– Сердце слева, – напомнил Яблочков.

Крутилин смутился, опустил левую руку вниз, поднял правую, но к груди не приложил, передумал:

– Устал. Домой покачу. Так что, Арсений Иванович, доклады от агентов примешь сам.

Яблочков зарделся от счастья. В первый раз доверили.

– Справишься? – как можно строже спросил Иван Дмитриевич.

– Не сомневайтесь, ваше высокоблагородие.

– Во-во, старайся, – с улыбкой сказал он. – Ни заместитель, ни помощник мне не положены. А вдруг в отпуск соберусь? Кому попало такое хозяйство не оставишь. Так что дерзай, Арсений.

Ангелина, Ангелина, счастье безбрежное. Когда бы ни приехал, хоть днем, хоть ночью, всегда рада, всегда счастьем светится, кинется на шею и целовать.

Женился Крутилин не по любви, а от усталости, невмоготу стало бобылем. Набегаешься, устанешь как собака, придешь домой, а там пустота. Ни поговорить, ни душу излить. Сваха подобрала хорошую партию – Прасковья Матвеевна была молода, красива, да и приданое ее отец (купец первой гильдии) положил порядочное. Живи да радуйся. Но почему-то не сложилось. Как были чужими, так и остались. Даже любовь к сыну Крутилиных не сблизила. Ивана Дмитриевича раздражало в Прасковье Матвеевне все: и как одевается, и как говорит, и что именно говорит. Ну какое ему дело до того, кто из ее подруг вышел замуж, а кто нет? Кого муж бьет, а у кого наоборот? Или обсуждать целый вечер, какую ткань купить на платье: малиновую или палевую?[9]

С Ангелиной все иначе. Понимает его будто сестра родная. Иногда так разболтаются, что и про ласки забудут. Потому уезжать от нее никогда не хочется. И сегодня тоже не хотелось – кабы не Никитушка, сын любимый, которому обещал сказку на ночь, ушел бы от Ангелины за полночь… А так пришлось распрощаться в девять.

Дверь открыла Степанида. По выражению кухаркиного лица Иван Дмитриевич понял, что дома неладно, и поспешил в гостиную.

Прасковья Матвеевна вышивала крестиком. Даже головы не подняла, когда вошел. Дурной то знак, предвестник затяжной ссоры. Что случилось?

– Иван Дмитриевич, ну наконец-то. Хотел ужо по больницам разыскивать, – произнес знакомый мужской голос.