Убийца из прошлого - стр. 20
Письмо Свинцова. Где оно? Шелагуров бросился к столу: как в воду кануло. Он вытер испарину со лба. Кто его взял? Гуравицкий? Ксения? Мэри?
Позвать слуг, устроить обыск? Нет, лучше это сделать завтра, когда уедут на прогулку. Нет, завтра не получится – Успение Богородицы. По обычаю на этот праздник Шелагуровы ездят на службу в Подоконниково.
Понедельник, 15 августа 1866 года,
Новгородская губерния, усадьба Титовка
– Барыня с барышней готовы? – спросил за завтраком Александр Алексеевич.
– Нет, сказали, что не поедут, – доложил Фимка.
– Что за вздор? – возмутился Шелагуров, выдернул салфетку и поднялся к жене.
Мэри лежала в постели. Никогда он такой ее не видел: нечесаная, с опухшими глазами, кожа желтая, как у покойницы:
– Уходите, – взмолилась она. – Мне плохо. Прикажите таз принести.
– Как мне надоели ваши спектакли. А ну, встать. – Александр Алексеевич схватил супругу за руки, потянул на себя.
Мэри вырвало – и прямо ему на халат:
– Я же говорю, мне плохо. Позовите Фёклу.
Обескураженный Шелагуров в запачканном халате выскочил в коридор:
– Фимка, Фекла, где вас всех носит?
Горничная нашлась в столовой.
– Что, и вам, барин, плохо? – участливо спросила она, оглядев халат. – Ксению Ляксевну тоже выворачивает. Видать, грибки вчерась подали несвежие.
Пришлось в Подоконниково ехать в одиночку.
Вернулся Шелагуров оттуда поздно – дела задержали.
– Как чувствуют себя барыни? – спросил он первым делом у Фимки.
– Много лучше.
– И где они?
– Уже почивают. Ждали вас, ждали, а потом легли. А вам депешу со станции доставили.
Фимка подал телеграмму на серебряном подносе. Шелагуров сел, чтобы лакей стащил с него сапоги, вскрыл телеграмму. Ага, от Разруляева. Тот сообщил, что поселился у сестры, просил по такому-то адресу перечислить остатки жалованья.
Шелагуров взглянул на часы. Если поторопится, успеет на курьерский. Разруляева надобно вернуть. А телеграммой всего не объяснишь.
Понедельник, 15 августа 1866 года,
Санкт-Петербург
Сергей Осипович очнулся в незнакомом полуподвале, лежа в чужой кровати, на которой, сидя к нему спиной, расчесывала длинные русые волосы какая-то толстуха. Разруляев попытался приподнять голову, но не смог, словно цепь электрическую между висками замкнули. Он застонал. Услышав стон, толстуха повернулась и ласково улыбнулась:
– Проснулись? Доброго дня. Может, рассольчика?
– Водки, – простонал Разруляев.
Баба, словно и не весила шесть пудов, легко спрыгнула с кровати, подбежала к обшарпанному буфету, достала графин с рюмкой, наполнила до краев и, не расплескав ни капли, поднесла Сергею Осиповичу. Тот, превозмогая боль, оперся на локоть, другой рукой схватил рюмку, быстро выпил и в изнеможении откинулся на постель.
– Еще? – догадалась толстуха.
Разруляев кивнул. Процедура повторилась. Через несколько минут к Сергею Осиповичу стала возвращаться память. Сперва вспомнил дуэль. Потом как в карете осушил бутылку коньяка, прихваченную из гостиной. Но дальше зияла пустота. Ни как толстуху зовут, ни где с ней познакомились, ни как попал сюда, припомнить не смог. Кинул взгляд вверх, на маленькое окно под самым потолком. Ага, откосы-то кирпичные. А в Малой Вишере обывательские дома сплошь деревянные. Неужели до Петербурга добрался?
Память решил освежить еще одной рюмкой:
– Налей-ка еще.