Убийца - стр. 39

Она освободила волосы, отчего они потоком кудряшек хлынули ей на плечи, убрала пряди с лица.

– Ну, потом они все же мирились, и начинался невероятно громкий секс, так что мне приходилось уходить в сад и притворяться, будто я на Марсе. После этого папа, как обычно, учил меня пользоваться ручным стругом, а мама снова замыкалась в своем холодном, эгоистичном одиночестве. Это, наверное, ужасно, что я говорю так о женщине, которая дала мне жизнь, да? Но ты ведь знаешь мою ма.

Моя мать обладала изрядным запасом нежности, но бо́льшую часть времени пребывала в состоянии вялой покорности и не могла – или не хотела – защитить меня от припадков пьяной ярости моего отца.

Я сказал:

– Родственников не выбирают.

Робин засмеялась.

– Сестра той чокнутой тетки это хорошо знает.

Еще полторы недели жизнь шла обычным порядком, не считая запертых ворот и включенных фонарей. И еще одной детали, о которой я не говорил Робин: теперь, делая по утрам пробежку, я все время приглядывался к местам, где густо росли деревья, – не прячется ли там кто-нибудь с огнестрельным оружием.

Чтобы не сойти с ума, я представлял себе Конни Сайкс в камуфляже, с полосатым от грязи лицом – вот она выскакивает из-за кустов, играя в Рэмбетту. Картинка получалась настолько смехотворной, что моя сведенная судорогой страха челюсть невольно расслаблялась. На седьмой день я перестал нуждаться в этом упражнении из арсенала когнитивно-бихевиоральной терапии. На десятый – полностью убедил себя в том, что бояться нечего и можно отпереть ворота.

Я как раз собирался обсудить это с Робин, когда на вышеупомянутом препятствии прозвенел звонок. Голос Майло сказал:

– Алекс, это я.

Я нажал кнопку, впуская его внутрь.

Он вечно пилит меня за пренебрежение безопасностью. А тут, надо же, промолчал.

Чем-то озабочен? Наверное, новый убой. Значит, предстоит заняться еще чьей-то проблемой. Отлично. Я готов.

Пока я ждал на террасе, во двор въехал черный «Форд ЛТД». Водительская дверца распахнулась, и из-за нее показалась туша Майло. На нем была ветровка темно-синего цвета, мешковатые коричневые штаны, изношенные замшевые ботинки на шнуровке, белая рубашка и галстук-«селедка». Его расцветка резала глаз даже издалека: турецкие «огурцы» цвета апельсиновой корки на фоне недельной давности овощной ботвы. В руке он держал виниловый атташе-кейс оливкового цвета.

– Доброе утро, Большой Парень, – сказал я.

Ответного взмаха его руки можно было и не заметить.

Дверца пассажирского сиденья тоже открылась, и из нее показалась невысокая крепкая женщина, чуть за тридцать, в костюме цвета вороненой стали. Гладко убранные волосы, круглое лицо, безупречная осанка – как будто она старалась казаться выше своих пяти футов двух дюймов. На нагрудном кармане пиджака – значок детектива. Пиджак расстегнут, между лацканами видна полоса белой блузки и черное пятно на ней – нейлоновая перевязь наплечной кобуры.

Визуальный контакт со мной она установила немедленно, но мы никогда раньше не встречались, и поэтому ее взгляд ничего мне не сказал.

Поднимаясь по лестнице, женщина пропустила Майло вперед.

Еще не дойдя до верхней ступеньки, тот заговорил:

– Это детектив Милли Ривера, отделение полиции Северного Голливуда. Милли, доктор Алекс Делавэр.

Ривера протянула мне руку. Пальцы у нее были не длиннее детских, но хватка внушительная – моя ладонь словно попала в миниатюрные тиски. К тому же, как многие женщины, которым часто приходится здороваться за руку с кретинами-мачо, жмущими изо всей дурацкой мочи, она виртуозно владела приемом нажатия на место сращения большого и указательного пальцев.