Убить еврея - стр. 19
– Что, – спросил Артём, – что я должен найти? Еврея, которого надо убить? Не буду! Лучше быть козлом.
– Похоже, так и есть, – вздохнул Эхнатон. Артём почувствовал, как в нем поднимается гнев. Не от слов фараона – на такое покупаются дети. Гнев на себя, что вообще позволил втянуть себя в этот сволочизм. За спиной Эхнатона появилась Нефертити. Она прижала палец к губам, что-то очертила в воздухе рукой, и Артём увидел пирамиду. Это была очень странная пирамида. Она была выложена не из каменных плит, а из листов золота. Вокруг было пусто и тихо какой-то космической пустотишиной. Ощущение одиночества и ничтожности своего «Я» было таким безнадежным, что сердце пронзительно молило о смерти. И вдруг раздался звук. Он был ни на что не похож, да и взяться ему было неоткуда. Единственным предметом кроме самого Артёма, была пирамида. И тут он понял, что звучало. Оказалось, что квадраты листов, из которых была выложена пирамида, вовсе не были цельными. Они были разрезаны по диагоналям, образуя по четыре треугольника. В точках пересечения диагоналей, скрепляя эти треугольники, находились какие-то темные кружочки, похожие на шляпки гвоздей. Вибрация треугольников и создавала звук. Когда прошел первый ужас и первое оцепенение, Артём стал вслушиваться и понял, что это не просто музыка. Точнее, это вовсе не музыка. Это что-то другое, сигнал, сообщение. Он напряг мозг и понял, что вполне способен запомнить, а потом и воспроизвести этот сигнал. Он практически запомнил его. Он мог его отбить, записать и постараться расшифровать. Он проснулся, включил диктофон и вырубил его. – Это уже было, – подумал он, – по-другому, но было, когда человечки пытались заставить его выучит свою абракадабру.
И опять первобытный ужас обуял его. Он бросился в постель, выпил снотворное, повторяя как заклинание: «Забыть! Забыть! Забыть!»
Артём помнил то удившее его чувство обретенной родины, которое он ощутил в Египте. В Иерусалиме было другое. Тревога. Беспричинная, подсознательная, глубинная тревога, не оставляющая его ни на секунду. Сказать, что Артём верил в переселение душ, было бы таким же преувеличением, как сказать, что он не верил в это. И вера, и мистика, и атеизм и нигилизм были равноудалены от его души и равноинтересны его разуму. Нахлынувшие на него события не только не приблизили его к вере или мистике, напротив, усилили «коэффициент сопротивления» – он органически не выносил давления. Даже, если был уверен, что это однозначно ему на пользу.
– Ладно, – решил он, – примем переселение душ как рабочую гипотезу. Допустим, что в меня вселился дух Эхнатона. Фак! Фак! Он, что лучшего места не нашел? Верь после этого в свободу воли! Ладно, поехали дальше. Фактически, все, что написано об Эхнатоне, сводится к тому, что он провозгласил монотеизм. Его не поняли и, скорее всего, уничтожили. Ну, это как раз понятно – человеки всегда новое принимают в штыки. Но, чего он, черт побери, хочет? От меня и вощще? В принципе, он должен торжествовать – в конце концов, его идея победила. Чего ж он бесится? И причем тут евреи? Почему надо убить еврея и какого именно? Фак побери, это у них в Египте фараону стоило моргнуть и сметали не только одного неугодного, но целые народы. Хотя, конечно и сейчас… Ладно, это к делу не относится. А что относится? А, евреи! Но, врагами Эхнатона были вовсе не они, их, кажется, еще и не было. Ну, в смысле, занозы или угрозы… Ладно, не до деталей. Врагами Эхнатона были жрецы. Тогда какого лешего он хочет от евреев?