Убить еврея - стр. 14

– Вы приняли решение?

– У вас есть право на допрос? – поинтересовался Артём.

– Все слишком серьезно, не стоит ерничать.

– Кто вы?

Вспыхнул свет. Кровать, на которой лежал Артём, отделял от стола, за которым сидели трое, узкий, длинный бассейн, больше похожий на ров. Артём почему-то не сомневался, что на всех троих были эластичные маски, создающие иллюзию настоящих лиц, но в реальности, скрывающие их. Артём сел – оставаться лежать было на грани вызова. Самый молодой из троих сказал: «Цивилизация на грани катастрофы. Времени почти не осталось».

– Ясно, – вздохнул Артём, – судя по такому ответу на мой вопрос, вы – «911!».

– Можно и так, – согласился тот. Или у парня не было чувства юмора, или он решил, что не время.

– Ну, и что вы хотите от меня?

– Вы – часть нашей цивилизации.

– И?

– Вы не должны соглашаться на их предложение.

– Какое?

– Вы знаете.

– А вы?

– Разумеется.

– А что предлагаете вы?

– Он не готов, – вмешался по виду самый взрослый.

– Но…

– Он не готов, – жестко повторил взрослый.

Артём проснулся. Голова болела. Он лежал, думая, как ему все это осточертело. Ему осточертело то, что кто-то пытается его вербовать во сне, а кто-то в состоянии, которое то ли сон, то ли явь, причем грань стирается сознательно. Он не мог разобраться работали ли с ним одни и те же силы, но в разном антураже, чтобы определиться, какая форма действенна в его случае, или они были разные и даже – противоборствующие. А самое главное, ему было гнусно, что он не может понять, что с ним происходит. Это и было главным – понять, кто выходит на него, чтобы разобраться, чего они хотят. А потом уже определиться с кем он сам.

Мешало одно – он не был готов ни к одному из вариантов. Не в силу незнания их, а на каком-то глубинном подсознательном уровне, отвечающем за инстинкт самосохранения – будь то физический или психологический. На этом уровне его страх – совершенно непонятный сознанию – был естественным. Разобраться во всей этой чехарде самому, было невозможно. Как минимум, следовало спуститься на нижние уровни подсознания, но тут включался страх уровня сознания. Это был замкнутый круг. Единственной возможностью что-то понять было перестать принимать снотворное и ждать общения во сне. Но, и к этому он не был готов. Решение пришло очень неожиданно – надо загрузить себя работой. Причем, такой, чтобы полчаса сна казались счастьем. Горячие точки! Командировка в горячие точки. Конечно! Как он не подумал! Югославия!

«Корочки» швейцарской газеты давали огромное преимущество – традиционный нейтралитет. Это для работы. Но для Артёма все обернулось еще одной дилеммой. В девяностые годы Карабах начал борьбу за независимость. Как армянин, Артём понимал и хорватов и албанцев воюющих за свой суверенитет. Как христианин, он был в ужасе от того, что творили с Сербией. Правомочные или нет, он проводил аналогии с тем, как в начале 19 века Турция разделалась с Арменией. Он шел дальше, вспоминая, что делали мусульмане с Болгарией, Грецией, Византией. Он понимал, что передергивает, что только одна треть вины лежит на завоевателях. Вторая треть – позиция христианского мира – Запад всегда преследовал сиюминутные интересы. И последняя треть вины целиком лежит на плечах государства-жертвы, неспособного представить миру свою проблему не как свою, а как общечеловеческую. Прежде всего, потому, что и внутри нее были свои противоречия, свои группы, преследующие свои интересы. История Византии не стала уроком истории ни для кого. Все это Артём прекрасно понимал, но ничего не мог поделать с собой – он однозначно был на стороне раздираемой на куски Сербии. Только журналистская этика не позволяла ему взять в руки оружие. А этика врача – хоть он так и не окончил медицинский – не позволяла не оказывать первую помощь хорватам, если он оказывался «по ту сторону баррикад».