Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - стр. 25

– Любой, кто попытается бежать, будет расстрелян на месте! – объявил советский офицер.

Все стало ясно. Мы были заключенными.

Автоколонна остановилась в Винниках, в деревне, находившейся примерно в шестнадцати километрах к востоку от Львова. Восемь человек, и я в их числе, сошли с грузовика и в сопровождении охраны зашли на скотный двор. Мы наблюдали, как из свинарника выгоняли свиней, чтобы освободить место для нас. Один из польских офицеров попытался выразить протест, но удар прикладом заставил его замолчать. Делать нечего. Мы вползли в свинарник и попытались отыскать сухое место, и тут снаружи загремели выстрелы.

Боже милостивый! Они уже принялись расстреливать кого-то!

Все оказалось не так. Они стреляли по свиньям.

В свинарнике жутко воняло навозом. Нам не удалось найти ни одного сухого места, чтобы сесть, но и встать в полный рост мы тоже не могли, не позволяла высота свинарника. В щели между бревнами мы наблюдали за охраной. Солдаты резали свиней и были в прекрасном расположении духа.

Прошел примерно час. Мы уже не могли сидеть на корточках и сели на пол, в навоз. Через минуту не только брюки, но и нижнее белье полностью промокло.

Первым не выдержал капитан.

– Часовой! Часовой! – крикнул он.

Один из солдат подошел к свинарнику.

– Что надо?

– Вызовите командира! Немедленно вызовите вашего командира! – приказал капитан.

Часовой рассмеялся и отошел.

– Ты, чертов большевистский ублюдок! – заорал капитан.

Часовой развернулся, наставил винтовку на свинарник и прорычал:

– Ах ты, сукин сын! Проклятый капиталист!

Капитан прямо-таки рвался в бой, но мы все навалились на него, заставляя замолчать.

Мне трудно сказать, что больше причиняло страданий – жуткая вонь, которой пропитался каждый дюйм одежды, каждая клетка кожи, или унизительность положения, в котором мы оказались. Думаю, что и то и другое. Ночью кому-то удалось даже подремать, кто-то молился, а были и те, кто ругался до хрипоты.

Мы слышали, как ночью сменилась охрана. Рассвет, заглянувший в щели сарая, высветил восемь измученных, грязных, с красными от бессонницы глазами людей. Мы смотрели, как советские солдаты завтракали, отрезая огромные ломти хлеба, и вдыхали запах кофе, который умудрился перебить даже зловоние свинарника. Затем появилась машина, на которой приехал советский офицер, подтянутый, в великолепно сидящей на нем форме. Он вошел дом, ответив на приветствия присутствующих.

– Теперь, по крайней мере, дело сдвинется с места, – заметил один из нас.

Советский сержант в сопровождении двух солдат подошел к свинарнику и, сняв замок, открыл дверь.

– Каждый из вас должен назвать имя, ранг и подразделение, в котором служит, – объявил он.

Я был ближе всех к двери, и мое имя возглавило список. Когда все сообщили требуемые данные, сержант выкрикнул мое имя и скомандовал:

– Выходи! Выходи наружу! Ну!

Я был под охраной препровожден в дом. В комнате за столом с разложенными бумагами сидел советский офицер, недавно приехавший на машине.

– Какая от вас вонь! – Этими словами он встретил мое появление, скользнув равнодушным взглядом. Говорил он на хорошем польском языке.

– А чем я, черт возьми, могу пахнуть, если провел ночь в свинарнике? – взорвался я. – Духами?

– Но разве я вас туда поместил? – вежливо улыбаясь, спросил он.