У каждого свой путь. Книга первая - стр. 10
Маринка встретила отца у дороги, когда он возвращался с работы и сразу сообщила:
– Пап, тебя в школу вызывают.
Иван Николаевич отнесся к ее словам спокойно. Он даже шаги не замедлил. Повернув голову, поинтересовался:
– Что натворила?
– Классную подорвала бомбочкой с сажей.
Отец слегка приподнял бровь и посмотрел на дочь. Она вздохнула, всунув узкую ладошку в его руку и приноравливаясь к широкому шагу:
– Понимаешь, я не только по учебнику биологию учу, но многое из других книг узнаю. Когда Валентина Петровна учила, она не требовала строго по учебнику рассказывать и сама очень интересно говорила. Машке не нравится. Только и твердит: «Ближе к тексту». Когда я позавчера отвечала, она мне единицу поставила за то, что не по учебнику. Потом бездельницей, дурой и хулиганкой назвала при всех, хотя я даже не спорила. Ее любимчики-подхалимчики хихикать начали на перемене, пришлось уму-разуму поучить. Машка в класс зашла, схватила меня за ухо и в угол толкнула. Чуть ухо не оторвала. Приказала, чтоб всю перемену там стояла. Словно маленькую первоклашку! Вот, сам полюбуйся…
Оба резко остановились посреди дороги. Маринка откинула в сторону рассыпавшиеся по плечам волосы, и Иван Николаевич с ужасом увидел надорванное и распухшее сверху ухо дочери. Он крякнул и зашагал дальше, искоса поглядывая на Маринку:
– Сходим, дочь! Только матери не говори. Я завтра, как обычно, на работу уйду. А на самом деле тебя на углу улицы подожду.
Возле кабинета директора, на очень хорошо знакомой деревянной скамейке со спинкой, уже сидели ее приятели с родителями. Иван Николаевич поздоровался со всеми. Взяв дочь за руку, решительно вошел в кабинет. Отмытая классная руководительница ни разу в жизни не слышала о себе столько нелицеприятных слов. Классная сидела багровая от унижения, готовая вот-вот взорваться от злости. Ушаков откинул волосы дочери в сторону и продемонстрировал директору и завучам гноящуюся ранку на ухе. Потребовал у Маринки:
– Расскажи им дочь, за что ты подорвала эту, так сказать, «учительницу». А то я смотрю, она из себя невинную жертву строит! Унижать достоинство ученика можно, а достоинство учительницы – нельзя. Это уже не первый случай, когда Мария Васильевна отыгрывается на Маринке. Сколько можно?
Девочка заговорила. После ее рассказа директор покосился на Марию Васильевну, на завучей и вызвал одноклассников Маринки. Все подтвердилось. Упора на взрыв Юрий Семенович больше делать не стал и в милицию сообщать расхотел, только посетовал:
– Не стоило так поступать. Пришли бы и мне все рассказали, тихо и спокойно.
Маринка категорично заявила:
– Я вышла из того возраста, чтобы к вам бегать по любому поводу. Меня отец ябедничать не учил! Зато всегда требовал, чтоб сама разбиралась с проблемами.
Иван Николаевич улыбнулся и покачал головой:
– Да уж, разобралась!..
Директор не стал вызывать в кабинет ее приятелей с родителями. Все и так было яснее ясного. Вышел и отпустил всех, попросив:
– Больше так не делайте! Понимаю, что вы друзья, но так тоже негоже поступать. Мария Васильевна все же взрослый человек.
Отпустил и Маринкиного отца, пожав руку на прощание. Марию Васильевну попросил задержаться. Проговорили они долго. Классная дама выскочила от директора с горящим от злости лицом. Первого и второго уроков у седьмого класса так и не состоялось. У классной после взрыва появилось прозвище – «Рожа в саже», а у Маринки новая кличка – «Сапёр». Ни один из учителей больше не рисковал оскорбить или задеть ее. Мария Васильевна тоже притихла и больше не требовала от нее ответов «по учебнику». Несправедливо поставленную единицу она вынуждена была убрать из журнала и дневника Маринки, по требованию директора, с помощью резинки.