У истоков Третьего Рима - стр. 42
Юрий проглотил тяжело слюну и твердо выговорил в лицо Василию:
– Вот и я говорю тебе, брат, не погуби брата нашего несмышленого… Прошу тебя слезно, молю тебя мольбой правой из сердца самого…
– Не губи брата… – тихо простонал Андрей.
– Ладно, на первый раз прощу… Только распоряжусь, чтобы у меньшого брата в Калуге переменили всех его советников, дам ему своих надежных бояр и дьяков…
– Милостив государь наш… – перекрестился Юрий и в слезах упал на колени перед Василием…
– Бог заметит твою милость… – в тон Юрию прошелестел губами Андрей.
– Милостив… – усмехнулся зло Василий. – Глядишь, скоро шептаться по углам начнут, что пригрел на груди одну змею… – В сердцах Василий хотел бросить «трех змей», да сдержался. – Печаль гложет мое сердце даже во время милосердия…
– Какая печаль?.. – спросил ничего непонимающий Юрий.
– Такая печаль и горечь, что враг мой Сигизмунд и друг якобы хан Менгли-Гирей могут иметь своих тайных сторонников в семействе и окружении государевом… Острожский переметнулся, вот и брат чуть-чуть не отъехал к королю на радость латинских ксендзов… Это тогда, когда в воздухе войной пахнет, когда сигизмундовы козни в Тавриде измену ханскую готовят… Сплошные измены, вокруг и внутри…
Скорое и искреннее раскаяние Семена Калужского, просившего Василия взять его на скорую войну с Сигизмундом в смоленских землях, заступничество и мольбы за него братьев и духовных сделали свое дело. Соломония тоже просила за Семена. Вот и простил государь Семена…
В 1510 году по приглашению государя жена хана Менгли-Гирея Нурсолтан приехала в Москву с царевичем Саипом и тремя ханскими послами. Послы лукаво уверяли Василия в искренней дружбе и верности хана, а ханша, наконец-то, встретилась в Москве с опальным сыном Абд-ал-Латифом, младшим братом казанского хана Мухаммед-Эмина. Василий надеялся через ханшу повлиять не только на заколебавшегося союзника Менгли-Гирея, но и на досадившего Москве старшего сына ханши, казанского хана, московского вассала. Государь оказывал ханше всевозможные милости как жене главного своего союзника, угощал в кремлевском дворце, зная планы ханши посетить сыновей в Москве и Казани. Перед поездкой в Казань ханша месяц гостила в Москве.
Больше всего надеялся Василий, что ханша уговорит мятежного, не раз восстававшего против Москвы своего старшего сына подписать новую союзническую грамоту с Москвой и даст новые клятвенные обеты верности. В Казань ханша поехала уговаривать сына, пробыв там около года, чтобы снова с хорошими известиями от сына вернуться в Москву. Для уточнения ситуации в Казани Василий послал туда боярина Ивана Челяднина. Казанский хан был подготовлен матерью и чистосердечно покаялся перед боярином и государем московским за свою прежнюю измену, не жалея словом подвигнувшей его на измену свою юную жену, коварную прелестницу.
Государь мог быть удовлетворен и визитом Челяднина в Казань, и дипломатической челночной миссией Нурсолтан, которая отправилась после шестимесячного пребывания в Москве в Тавриду, сопровождаемая московским послом, окольничим Тучковым.
Вроде как все складывалось славно для Москвы в Казани и в Тавриде с главным московским союзником Менгли-Гиреем, в дружбу которого еще можно было верить. Только Михаил Глинский и Даниил Щеня на одном из заключительном пиров в честь ханши обратили внимание государя на что не обращало внимание большинство московских придворных.