У истоков русской контрразведки. Сборник документов и материалов - стр. 29

Манасевич был взят с поличным в августе 1916 г. Дело авантюриста сразу приобрело громкое общественное звучание. В ходе следствия было установлено (и вменялись ему в вину): шантаж Соединенного банка и вымогательство у его руководителей 26 тыс. руб., шантаж и запугивание немца Утемана, директора и совладельца фабрики «Треугольник», незаконное получение крупных сумм денег от Русско-Французского банка и многие другие преступления. Слушание дела было назначено на 15 декабря. Но Распутин и императрица Александра Федоровна добились от Николая II высочайшего повеления о прекращении дела. Российская Фемида смогла исполнить свой долг лишь 13–18 февраля 1917 г. По приговору суда Манасевич-Мануйлов был лишен всех прав и состояния, приговорен к полутора годам исправительных арестантских рот.

Роль Батюшина, желавшего, видимо, спасти лицо своей комиссии, оказалась исключительно двусмысленной: заведомый преступник, конечно, должен получить по заслугам, но он – основной источник тайной информации по главному делу комиссии. Признать это – значило бы подписать смертный приговор самой комиссии, дискредитировать все то стоящее, чего она достигла. Генерал предпринимает какие-то шаги, может быть, и не совсем удачные. Об этом можно судить по письму царицы Александры Федоровны к Николаю II еще в декабре 1916 г.: «На деле Мануйлова прошу написать “прекратить дело” и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к Вырубовой и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему другу». Расследование и особенно суд над ставшим знаменитым на всю страну проходимцем прозвучали реквиемом для комиссии Батюшина и его карьеры.

Есть мнение, что сам судебный процесс над Манасевичем был организован, чтобы скомпрометировать комиссию Батюшина. Общественное сознание легко было убедить в том, что имевшие дело с Манасевичем-Мануйловым сами были шантажистами, прохвостами, людьми, нечистыми на руку, прихвостнями свергнутого режима.

Мнение о провокационном характере судебного процесса над Манасевичем генерал высказал публично в печати спустя пять лет после случившегося. Он, признавая, что Манасевич-Мануйлов был «осведомителем комиссии, таким же как банкиры братья Животовские, Лесин и др.», писал: «Сфабрикованное директором Соединенного банка в Москве графом Татищевым при содействии высших чинов нашей администрации дело Манасевича-Мануйлова преследовало двоякую цель: с одной стороны, очернить вверенную мне комиссию, дабы тем ослабить улики против графа Татищева, обвинявшегося на основании данных вверенной мне комиссии по тем же статьям Уголовного уложения, что и Дм. Рубинштейн, с другой стороны, для левых кругов, подготовлявших “великую и бескровную”, процесс этот являлся пробным камнем для определения устойчивости власти, в достаточной уже степени расшатанной г.г. Протопоповыми, Добровольскими и другими».

Хотя такое утверждение было полемически заостренным ответом на непрекращающиеся злобные нападки «обиженных» комиссией, кстати – также эмигрантов, на ее бывшего руководителя, данное мнение Батюшина сбрасывать со счета не следует.

Батюшин допрашивался на суде первым из свидетелей. После допроса он был убежден, что ему удалось отвести от комиссии и от себя лично клеветнические наветы со стороны обвинения и адвокатуры пострадавшей стороны. Однако иллюзия длилась недолго. Через несколько дней погибло самодержавие и к власти пришли демократические временщики.