У Геркулесовых столбов - стр. 10
Вот такая была незамысловатая история. У директора фонтаном вырвался коньяк изо рта. И обрызгал всех окружающих. Но Манаев как культурный человек этого не заметил. И директор как культурный человек этого не заметил. Они просто снова налили. И снова выпили. И Манаев рассказал историю, как один сотрудник из их института поехал в командировку в Монголию. Начали они еще в самолете и потом продолжали весь рейс. Делать все равно было нечего. Ну, прилетели, отвезли их в гостиницу, там они еще посидели с монгольскими друзьями, короче, очнулся он в три часа дня, выполз кое-как из постели, видит: на столике – газета, буквы – русские (в Монголии русский алфавит), а не одного слова не прочитать. Главное – газета по формату похожа на «Правду». И передовая статья озаглавлена: «Ленин – кыш! Ленин – мыш!» Только одно слово и разобрал – «Ленин». В общем, прибежали к нему на звук: он сидел на полу, зажав в кулаке газету, и выл, точно стая волков на промысле. А когда выть надоедало, то стучал себя кулаками в грудь и выкрикивал: «Ленин – кыш! Ленин – мыш!» Отвезли его в психиатрическую.
Манаев не очень старался, рассказывая эту историю, но директор тем не менее начал медленно уползать под стол: уползал, уползал – и наконец совсем уполз, только на мякоти кресла подрагивала круглая затылочная аккуратная лысинка. Тощий человек, то есть заведующий лабораторией, у которого съехал галстук, а очки держались на самом кончике носа, с ужасом смотрел на эту лысинку, поднимая выше плеча полную рюмку коньяка.
– Ты почему не пьешь, Сергуня? – ласково спросил его Манаев.
И Сергуня вздрогнул, словно его кольнули иглой.
– Я вообще-то… извиняюсь… непьющий…
– А за производственные успехи? – сказал из-под стола директор. И, не выдержав, захохотал. – Ленин – кыш!.. Ленин – мыш!..
Сергуня опять вздрогнул, совершенно отчаянно зажмурился, искривил отвращением вдумчивое интеллигентное лицо и, подавшись вперед, одним движением выплеснул в себя сразу всю рюмку. После чего застыл – вытаращив глаза.
– Закуси, закуси, – посоветовал ему Манаев.
Но Сергуня не мог. И тогда Манаев кинул ему ломтик сервелата – прямо в открытую пасть.
– За переходящее Красное знамя! – сказал директор.
Неожиданно материализовалась секретарша, ловко вытряхнула мусор из пепельницы, собрала появившиеся непонятно откуда обрывки бумаги и осторожно предложила:
– Может быть, кофе?..
– Хо-хо-хо!.. – ответил ей директор. Но все-таки выбрался из-под стола. И распластался в кресле, которое дико скрипнуло. – Хо-хо-хо!.. Ты извини, Валечка, у нас тут сегодня день рождения… Хо-хо-хо!3 Не стесняйся, прими сама – если хочешь…
Секретарша в общем-то и не стеснялась. Налила себе рюмку, кивнула все еще остолбеневшему завлабу: «Поздравляю, Сергей Александрович!» (тот потряс головой), хлопнула коньяк, как минеральную воду, коротко дохнула, поморщилась, закусывать ничем не стала – длинными наманикюренными ногтями выудила сигарету из пачки и закурила, равнодушно пуская дым в потолок.
Она словно бы отсутствовала, видимо презирая окружающее.
Правда, Манаев рассказал ей анекдот про «если хочешь», и сигарета тут же выпала из ухоженных пальцев, закатившись куда-то под диван, а сама секретарша забилась на кресле, как вынутая из воды рыба.
Смех у нее оказался довольно-таки визгливый.