У Элли опять неприятности - стр. 27
Ну, это нельзя назвать ложью номер пять. Это просто повторение лжи номер четыре другому человеку. Собственно говоря, мне она уже начинала казаться правдой. Я привыкла к ней, как привыкаешь к чужому пальто, которое берешь поносить, и в конце концов оно уже становится совсем твоим.
– Возможно, это гормоны, – с издевкой заметила Гундосая Корова Николя.
– Сомневаюсь, – холодно парировала я.
– Но это же случается, и очень часто, – настаивала она. – У женщин в вашем возрасте… вам ведь скоро будет пятьдесят… часто возникают проблемы…
– А мне не будет пятьдесят, – сказала я, сгорая от желания вцепиться ей в морду. – Вообще-то мне исполняется всего сорок девять.
Нет, это не новая ложь. Это просто повторение лжи номер один, и повторить ее было необходимо, чтобы не потерять лицо перед коллегами. Если уж лжете, делайте это последовательно. Спросите меня, я уже почти эксперт по этому вопросу.
– Ну, как бы то ни было, – подвела итог Николя, которая, кажется, расстроилась, а может быть, ей просто позвонили по другому телефону, – как бы то ни было, вам придется взять справку.
– Прошу прощения?
Справку о моем возрасте? О дате рождения?
– Справку от врача! От врача! Вы пропустили три дня.
Ну да, так и есть. Черт возьми, я, похоже, действительно заболела.
– Получите справку и завезите ее мне, иначе вам не заплатят за пропущенные дни.
Конец разговора. Конец шутки. Уже не смешно. Теперь мне придется соврать доктору.
Пол сказал, ты должна пойти к доктору. Сегодня же.
Знаю, знаю. Я схожу.
Я записалась на прием на пять часов. Только из-за этой проклятой справки. И я пригласила проклятую Линнетт к себе в дом только потому, что мне хотелось послушать, как ей ехалось с моей мамочкой. Заходи ко мне в домишко…
– Присядь, Элли. Ты же плохо себя чувствуешь.
– Все в порядке. Я сварю тебе кофе, – невежливо ответила я. – Как все прошло с мамой?
Она села за кухонный стол. Я обрадовалась, увидев, что она выглядит усталой. Ха! Старушка позаботилась о ней.
– Прекрасно, – сказала Линнетт. – Она прелесть, правда?
Прелесть? Нет, это не совсем то слово, которое первым приходит на ум, когда я думаю о маме.
– И Тед! – Линнетт улыбнулась. – Такой душка! Очень забавно! Они такие милые! Всю дорогу до Гэтвика они обнимались на заднем сиденье, держались за руки, подшучивали друг над другом.
Вот теперь меня и правда затошнило.
– Подшучивали? – тупо повторила я. Моя мама подшучивала?
– Это любовь. – Линнетт со знающим видом покивала, потом глотнула кофе и задумчиво помешала его ложечкой. – Они так выглядели… ну прямо как мы с Полом.
Я смотрела, как она размешивает кофе, и утешалась, воображая, что положила туда средства от вредителей.
– Я положила в кофе яд, – злобно проговорила я и отвернулась. – Так что ты лучше уходи. Пока тебя не начало выворачивать наизнанку. Я только что вымыла пол.
– Элли! – Линнетт поперхнулась и разбрызгала кофе по всему столу. Несколько капель попало на ее розовую девчачью блузку. Какая жалость. – Элли, не надо так. Это не смешно.
И не должно было быть смешно.
– Это больно.
Не говори со мной о боли. Я знаю, что такое боль. Я живу с болью. Боль – это когда кто-то, кто спит с твоим мужем, сидит напротив тебя на твоей собственной кухне, смотрит на тебя коровьими глазами и говорит о любви. И по сравнению с этим угроза отравления – просто ничто, глупая царапина на коже жизни.