У чужих берегов (сборник) - стр. 15
Волчок в разные дни отвечал по-разному. Иногда грубо:
– Замолчь!
А то – с насмешкой:
– Как скоро – так сичас!.. Вишь, начальство мне не докладается.
В шесть часов утра начиналась поверка. Гремел засов, в камеру входил очередной дежурный по коридору и раздавал хлебные пайки; потом приносили большой медный чайник, а после чаепития появлялся помощник начальника домзака и, сделав отметку в списке, неизменно спрашивал:
– Жалобы имеются? Констанов, к вам относится! Нет? И у вас жалоб нет, Завьялов? И вы ни на что не жалуетесь, молодой человек? Тоже нет… Ну, отлично. Имею честь!..
– До чего этот помощник мне царскую тюрьму напоминает!.. – однажды с отвращением сказал Констанов, когда за поверяющим захлопнулась дверь.
– А ты и у царя сидел? – осведомился Завьялов.
Констанов ответил из Экклезиаста:
– «Умножающий познание – приумножает скорбь», гражданин бывший коммунист! Учтите на будущее. Хотя его может у вас и не оказаться.
– Чего? – не понял Завьялов.
– Будущего.
Тянулся нудный денек, наполненный тюремной повседневщиной: чай, обед, санпроверка на вошь и снова – чай… чай… чай… Пей не хочу! Этим зельем баловали. А читать смертникам было не положено.
Потом приходила тревожная, наполненная сторожкими звуками ночь, и за каждым коридорным надзирательским полушепотом мнилось то жуткое и грозное, что должно было свершиться когда-нибудь между четырьмя и шестью часами утра. И заключенные с замиранием сердца ловили каждый звук, каждый поворот ключа в замке: это за нами!..
Ночи были бессонными. Только после утренней поверки от сердца отходили страшные думки.
Констанов объявлял с зевком:
– Ну, живем пока, млекопитающиеся! Можно и соснуть маленько. Теперь – до следующей ночки.
Так прошел месяц.
Москва молчала, и судейские, и тюремные диву давались, а помощник начальника домзака товарищ Карлаков как-то сказал мне при очередном посещении этого заведения:
– Слушай, хоть бы вы написали в Москву насчет этих троих дураков. Надо ускорить, надо решать. Это же прямо бессовестно! Ведь люди, люди же, а не бумажная обложка в сейфе! Я у Колчака сидел и по себе знаю, что такое ночи приговоренного к смерти. Шепни там кому следует: пусть поторопят.
Мы написали. Но Москва молчала.
В следующий раз я сказал Карлакову:
– Насчет Констанова и компании даже областной прокурор послал в Москву телеграфное напоминание.
– Ну и что?
– Все то же. Не зря сказано: «Москва слезам не верит». Молчание! Мне бы с Колькой Чернотой повидаться, товарищ Карлаков.
– Опоздал. Вчера пришла шифровка в полночь, а через час привели в исполнение.
– Вот черт! А мы еще одно убийство раскрыли, – его работа…
– Ничего не поделаешь. Колька поступил к нам недавно, и Москва уже распорядилась, а вот эти три дурака все мучаются. Почему такая несправедливость?.. Бюрократичность вообще омерзительная штука, а в таких делах – особенно.
– Говорят, что в Америке и Англии смертники по три года ждут.
– Но ведь мы же не Америка и не Англия, слава богу! Сам дам депешу во ВЦИК.
Но товарищ Карлаков не успел дать телеграмму в Москву. Уже на следующий день произошло нечто ужасное.
Телефоны в угрозыске нервно выбрасывали отрывочные слова:
– Говорит начальник домзака… Побег… Шестеро убитых… Шайка Констанова бежала…
– Говорит начальник конного резерва милиции. В домзаке бунт… Срочно выезжайте… Посылаю на преследование…