#тыжемать. Белка в колесе - стр. 4
Рассказ мамы
«Я все время разрывалась между ощущением „я – плохая мать“ и „я – плохой продюсер“»
Мне 34 года, у меня двое детей – девять и четыре. Мальчики. До декрета я работала «на телеке». Пришла в «новости» 18-летней девочкой и прошла все круги стажерского ада, выросла до спецкора, потом продюсера, потом шеф-редактора. Перед рождением первого ребенка делала документальные фильмы и всякую публицистику. Работу свою очень любила. Чем заниматься дома, не понимала. На середине беременности я «встала в очередь» на чудесную няню моей подруги: ее дочка должна была пойти в сад через некоторое время. План был такой: месяцев до 7–8 я сижу дома с малышом, потом освобождается няня, и я возвращаюсь на работу.
Все, возможно, так и было бы, но няня внезапно вышла замуж и сама оказалась в положении. Мы к тому времени переехали в Подмосковье, да к тому же нас настиг финансовый кризис. Местные няни мне не нравились и стоили денег, которых не было. Когда сыну исполнилось 9 месяцев, я стала работать из дома. Начался сущий ад. У малыша резались зубы, он не спал без меня ни днем ни ночью, а мне приходилось звонить в разные министерства и прочие официальные организации, писать синопсисы и разрабатывать темы. Я все время разрывалась между ощущением «плохая мать» и «плохой продюсер». Через несколько месяцев муж нашел вторую работу и настойчиво попросил меня «побыть в декрете». Я сдалась.
Я отдохнула и вдруг поняла, как это круто – быть мамой. Я с большим энтузиазмом (и немалой долей профессиональной деформации) ударилась в изучение всевозможных аспектов «детской темы». Мне нравилось быть мамой моего мальчика и вообще продвинутой мамой. Я несла свет в массы со всеми своими слингами, совместным сном, долгокормлением, вальдорфскими игрушками. Никакая няня уже просто не вписывалась в мою картину мира, как и детский сад раньше 3 лет. А на следующий день после этой даты мы уехали на ПМЖ за границу.
В новой стране говорили на новом (для всей нашей семьи) языке. Сына почти сразу определили в местный садик, а я пошла учиться. Знакомые эмигранты обещали невероятно быструю языковую (и не только) адаптацию, но Марк рыдал там часами, хотя воспитатели буквально носили его на руках и делали все, что могли. Окружающие (родственники, знакомые и даже некоторые друзья) немедленно надели белые футболки с надписью «я же говорил(а)». Они «так и знали», что все это «естественное родительство» и «теория привязанности» не доведут до добра. Что не стоило так «носиться с чувствами ребенка», «давать столько свободы», «растить у маминой юбки» и т. п. Вместо поддержки я получила огромный поток нравоучений (даже муж как-то плавно соскочил из моей лодки). Сначала я пыталась защищать свои убеждения. Но вскоре поняла, что больше не хочу «проповедовать». Я была интуитивно уверена, что все сделала и делаю правильно. Поэтому замолчала и сосредоточилась на сыне.
Я понимала, что на самом деле к своим 3 годам он стал уже довольно самостоятельным, разумным и уверенным в себе. У нас была здоровая связь, он мог оставаться без меня на 5–6 часов, умел и любил играть с детьми, с удовольствием общался с новыми людьми. Я быстро увидела, что вся проблема – в языковом барьере. Нашла местного бэбиситтера, знавшего базовый русский, и вопрос решился буквально за 2–3 месяца. Сын полюбил садик, а я пошла волонтером в местный дом престарелых: работать по профессии я пока не могла.