Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - стр. 29
Ни на мгновение.
Потом мы лежали, обнявшись, под простынями, глядя друг на друга. Она была теплая и мягкая, и ее дыхание уже замедлилось почти до нормального ритма. Сплетя пальцы, мы держались друг за друга, и наши руки еще слегка дрожали.
Никто ничего не говорил. Поппи следила за каждым моим движением, а я, глядя на нее, молился о том, чтобы она никогда не пожалела о случившемся.
Наконец она сглотнула и глубоко и медленно вздохнула. Взгляд ее задержался на наших руках, лежавших на одной подушке. Она повернулась и покрыла поцелуями переплетенные пальцы.
Я замер.
– Поппимин… – Она подняла глаза. Длинная прядь упала ей на щеку, и я осторожно убрал волосы за ухо. Поппи молчала. – Я так тебя люблю. То, что случилось сейчас… быть с тобой… вот так… – Мне хотелось сказать ей, как много это для меня значит, но подходящих слов не находилось.
Она так и не произнесла ни слова, и мне стало не по себе. А вдруг я сделал что-то не так? Не зная, как выразить чувства, я в отчаянии закрыл глаза и ощутил легкое, как крыло бабочки, прикосновение ее губ.
– Эту ночь я буду помнить до конца жизни, – прошептала Поппи, и весь мой страх испарился в одно мгновение.
Я открыл глаза и крепко ее обнял:
– Для меня это было нечто особенное. А для тебя?
Поппи улыбнулась так широко, что у меня захватило дух.
– И для меня тоже. Особеннее не бывает, – повторила она слова, которые произнесла после нашего первого поцелуя, когда нам было по восемь лет. Не придумав ничего лучшего, я поцеловал ее со всей переполнявшей меня любовью и нежностью.
Когда мы отстранились друг от друга, Поппи сжала мою руку, и глаза ее наполнились слезами.
– Поцелуй триста пятьдесят пятый, от моего Руне, в моей спальне… после того, как мы впервые были вместе. – Она взяла мою руку и положила себе на грудь. Ее сердце билось прямо у меня под ладонью, гулко и тяжело. Я улыбнулся, потому что знал, – это слезы не печали, а счастья. – Все было так, что мое сердце едва не разорвалось, – добавила она с улыбкой.
– Поппи… – прошептал я, чувствуя, как сдавливает обручем грудь.
Ее улыбка померкла, и на подушку полились теперь уже горькие слезы.
– Не хочу, чтобы ты уезжал, – сдавленно прошептала она, и меня словно резанула по сердцу ее нестерпимая боль.
– И я тоже.
Мы молчали. А что еще сказать? Мы лежали, прижавшись друг к другу, и я гладил ее по волосам, ее пальчики гуляли вверх и вниз по моей груди. Через какое-то время ее дыхание выровнялось, и рука замерла.
Тихий, размеренный ритм понемногу баюкал и меня. Я старался держаться, не засыпать, чтобы до конца насладиться оставшимся временем, но веки тяжелели и закрывались, и вскоре меня самого затянула в сон растекавшаяся по венам река счастья и печали.
Казалось, прошли секунды, как я сомкнул глаза, когда теплые солнечные лучи тронули мое лицо. Я зажмурился – за окном начинался новый день.
День отъезда.
Я посмотрел на часы, и внутри все сжалось – у меня оставался один час.
Поппи спала, положив голову мне на грудь, и, глядя на нее, я подумал, что никогда еще она не была такой красивой. Кожа ее разрумянилась от жара наших тел, и наши сомкнутые руки все еще покоились на моем животе. Мысль о прошлой ночи пробудила воспоминания, и они вдруг нахлынули, накрывая меня с головой.
Во сне Поппи выглядела такой спокойной и счастливой. Больше всего я боялся, что, проснувшись, она пожалеет о случившемся. А мне хотелось, так отчаянно хотелось, чтобы все случившееся осталось у нее таким же светлым, радостным воспоминанием, как и у меня. Словно почувствовав мой тяжелый взгляд, Поппи медленно открыла глаза. Воспоминания о прошлой ночи тенью пронеслись по ее лицу, зрачки расширились, когда взгляд остановился на наших телах и руках. Тревога сжала мое сердце, но тут ее лицо озарила блаженная улыбка. Я придвинулся ближе, обнял ее, а Поппи уткнулась лицом в мою грудь. Мы лежали так до самого конца, а потом я поднял голову, бросил взгляд на часы, и вчерашняя злость вспыхнула во мне с новой силой.