Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - стр. 24
От боли в ее голосе мое сердце снова сжалось. Поппи подняла голову и посмотрела на меня.
– Ничто, столь совершенное, не может длиться вечно, ведь так? Взять хотя бы падающие звезды. Обычные звезды мы видим на небе каждую ночь, и большинство людей принимают их как что-то само собой разумеющееся или даже вообще их не замечают. Но когда человек видит падающую звезду, он запоминает этот момент навсегда и даже загадывает в этот миг желание.
Она вздохнула:
– Люди потому и ценят этот миг, что он так короток.
Мы держались за руки, и оба почувствовали, как на них упала слезинка. Я молчал, не зная, что сказать, смущенный ее речами. Почему она говорит о таких грустных вещах?
– Потому что все совершенное и особенное рано или поздно увянет и рассеется на ветру. Как вот этот цветок. – Поппи подняла руку с цветком, и налетевший порыв ветра подхватил его, бросил в небо и понес разлетевшиеся лепестки над деревьями.
Еще миг – и они исчезли из виду.
– Поппи… – начал я, но она меня перебила.
– Может быть, Руне, мы – вот такие же лепестки. Мы – как падающие звезды. Может быть, мы были слишком юны, любили слишком сильно и горели слишком ярко, а потому обречены погаснуть. – Она кивнула в сторону оставшейся за спиной рощи. – Совершенная красота, быстрая смерть. То, что мы так долго любили друг друга, это урок для нас. Урок, показывающий, что мы способны на настоящую любовь.
Сердце как будто провалилось в пропасть. Я взял Поппи за плечи, повернул к себе и замер как вкопанный – на ее прекрасном лице лежало выражение отрешенности и отчаяния.
– Послушай, Поппимин, – стараясь не поддаваться панике, заговорил я. – Я вернусь за тобой. Этот переезд в Осло, он не навсегда. Мы будем разговаривать каждый день. Будем переписываться. Мы останемся собой, Поппи и Руне. Этого ничто не сломает. Ты всегда будешь моей, ты всегда будешь владеть половинкой моей души. Это не конец.
Поппи шмыгнула носом и сморгнула слезы. При мысли, что она ставит крест на нас, мое сердце заколотилось, подстегнутое страхом. Ничего такого мне никогда и в голову не приходило. Мы не ставили точку, нет.
– Ничто не кончено, – с нажимом сказал я. – На веки вечные, Поппимин. Вместе навсегда. Ничто не кончено. Не смей даже думать об этом. С нами ничего этого не будет.
Поппи привстала на цыпочки и, копируя мой жест, взяла мое лицо в ладони.
– Ты обещаешь мне это? – застенчиво и робко спросила она, но за робостью и застенчивостью проступал страх. – Потому что мне еще нужно получить от тебя сотни поцелуев.
Я рассмеялся. Сковывавшее меня напряжение вдруг схлынуло, ему на смену пришло ощущение легкости.
– Обещаю. И поцелуев ты получишь не тысячу, а больше. Две тысячи, три или четыре.
Ее счастливая улыбка развеяла мою тревогу, и поцелуй получился неторопливый и нежный.
– Поцелуй триста пятьдесят четвертый. От моего Руне, в вишневой роще… и мое сердце едва не разорвалось, – объявила Поппи, отстранившись и открыв наконец глаза. А потом добавила: – Все мои поцелуи – от тебя. Никто, кроме тебя, не получит эти губы.
Еще раз коснувшись ее губ, я повторил вслед за ней:
– Все мои поцелуи – от тебя. Никто, кроме тебя, не получит эти губы.
Я взял ее за руку, и мы пошли по домам. В моем во всех окнах еще горел свет. У двери Личфилдов я наклонился и поцеловал ее в кончик носа, а потом прошептал на ухо: