Тысяча осеней Якоба де Зута - стр. 65
– Как? – спрашивает Вейбо Герритсзон, ковыряя в носу.
Гроте начинает тасовать карты:
– Моя очередь сдавать, приятели.
Пять бутылей рому дожидаются на полке. Работники пьют больше, чем секретарь, но Якоб уже ощущает слабость в ногах. Он понимает: «За сегодняшней игрой я не озолочусь».
– В приюте нас читать научили, – рассказывает Иво Ост. – Арифметике, Священному Писанию… Уж на Священное Писание они не поскупились, дважды в день гоняли на молитву. Евангелие наизусть учить заставляли, один стих за другим. Ошибешься – получишь тростью. Из меня бы пастор хоть куда! Да только кто станет слушать про десять заповедей от незаконного сына?
Он сдает каждому игроку по семь карт, открывает верхнюю в оставшейся колоде:
– Бубны – козыри!
– Слыхал я, – говорит Гроте, выкладывая восьмерку треф, – компания отправила одного чернокожего, черней трубочиста, в пасторскую школу в Лейдене. Вроде он потом вернется в родные джунгли и покажет каннибалам Свет Господень, они тогда мирными станут, ага? Библия, мол, дешевле ружей, и все такое.
– Зато с ружьями веселее, – замечает Герритсзон. – Бабах!
– Что толку от раба, – спрашивает Гроте, – если он весь пулями продырявлен?
Барт целует карту и выкладывает на стол даму треф.
– Вот это – единственная бабенка на свете, которая тебе такое позволит! – объявляет Герритсзон.
– Да я на сегодняшний выигрыш себе закажу красотку с золотистой кожей, – парирует Барт.
– Господин Ост, имя вам тоже дали в приюте в Батавии?
«Трезвым я бы ни за что об этом не спросил», – отчитывает себя Якоб.
Но Ост не обижается – ром сделал его благодушным.
– Да, точно. «Ост» – в честь Ост-Индской компании, которая основала приют, да и есть во мне восточная кровь, кто же спорит? «Иво» – потому что меня оставили на крыльце приюта двадцатого мая, это в старину считалось День святого Иво. Мастер Дрейвер в приюте то и дело высказывался: дескать, «Иво» – все равно что «Ева» в мужском роде, очень к месту, напоминание, что я зачат в первородном грехе.
– Господу важно, как человек поступает, – уверяет Якоб, – а не как он родился.
– Значит, жаль, что меня воспитывал не Господь, а волчары вроде этого Дрейвера.
– Господин де Зут, ваш ход, – напоминает Кон Туми.
Якоб ходит с пятерки червей. Туми выкладывает четверку.
Ост проводит краешком карт по своим яванским губам.
– Я вылезал в окошко чердака, прямо над палисандровыми деревьями, а к северу, за Старым фортом, виднелась узкая синяя полоска… или зеленая… или серая… Запах соленой воды пробивался через вонь каналов. Возле острова Онрюст как живые ходили корабли, паруса надувались на ветру… Я поворачивался к зданию приюта и говорил ему: «Тут не мой дом», и я говорил волчарам: «Вы мне не хозяева». – «Потому что ты – мой дом», – говорил я морю. Иногда я притворялся, что море слышит меня и отвечает: «Да, я – твой дом, и когда-нибудь я заберу тебя к себе». Я понимаю, что ничего оно не говорило, но… Каждый несет свой крест как может, правда? Вот так я и жил год за годом, пока не вырос. Волчары избивали меня, будто бы воспитывали, а я мечтал о море, хотя еще ни разу не видел, как катятся волны… И в лодку даже одной ногой не ступал ни разу в жизни.
Он выкладывает пятерку треф.
Барт забирает взятку.
– Пожалуй, сегодня меня будут ублажать сразу две барышни с золотистой кожей…