Тяжелый запах жасмина - стр. 37
Короткий октябрьский день уже начал клониться к вечеру, когда погнали последних, сорок три человека, в числе которых были и Сёма с мамой Симой. Их всех гнали быстрее, чем предыдущих, заставляя раздеваться ударами палок. Мама–Сима, раздеваясь, шептала: «Мы должны быть первыми», – она говорила это так, чтобы её слышал только Сёма, а он вновь подумал, что мама и впрямь сошла с ума. Когда они раздевались, к ним подошёл Володька, который был пьян и ехидно улыбался.
– Ну, что? – обратился он к Сёме. – Собираешься в путь–дорогу в дорогую Палестину? – он громко захохотал, оскалив свои волчьи зубы, ударил Сёму носком своего подкованного ботинка и пошёл туда, где грузили вещи убитых.
Когда начали загонять всех в ненасытный зев ворот, то мама–Сима вместе с Сёмой бежали в первом ряду, гонимые полицаями навстречу смерти. На площадке они оказались у самого края ужасной могилы, до половины заполненной трупами. Вдруг сильный толчок сбросил Сёму вниз – это был толчок большой силы, толчок еврейской мамы, спасающей своего сына. Сёма полетел в громадную могилу за долю секунды до того, как начал строчить пулемёт. Падая, он ударился головой о голову лежащего трупа и потерял сознание. Как точно просчитала мама–Сима эту долю секунды! Доля секунды! Доля секунды! Как это много, и как это мало! А в это же время, уже падали сверху другие мёртвые тела. Мама–Сима тоже упала, вместе со всеми, упала рядом с Сёмой, безвольно, положив на него свою ещё тёплую, но уже мёртвую руку, как бы защищая своего сына от падающих сверху тел. А пулемёт всё строчил и строчил, пока не упал последний человек, сражённый немецким свинцом.
Оцепление, где совершалось уму непостижимое преступление, было снято, выстроено в колонну и отправлено в сторону города. Три легковые машины увезли офицеров. Солдаты, полицаи, пулемётчик с пулемётом и собаками уехали на двух крытых грузовиках. Вещи убитых погрузили на подводы с наращенными бортами и тоже увезли в город. На месте кровавой трагедии остались восемь полицаев, которые очищали площадку смерти. Сгребли весь мусор, сбросив его в яму на тела убитых, собрали оставшиеся рваные и грязные вещи тех, кто недавно был жив, и тоже сбросили в яму. Затушили костёр, на котором сжигались фотографии и документы тех, кому они уже были не нужны. Присыпали убитых землёй, и после этих тяжких работ выпили остатки спиртного и, горланя песни, шатаясь, пошли в город, по той же дороге, по которой утром вели тех, кто остался лежать в той могиле, которая была ещё не полностью забита, в ожидании новых жертв.
Сёма очнулся, когда была уже глубокая ночь. Он хотел пошевелиться, но не смог, какая-то тяжесть давила, и почти нечем было дышать. Он ещё раз уже с силой попробовал повернуться; ему удалось поджать в коленях ноги, и тут он вспомнил, что с ним произошло, и понял, что под ним лежат мёртвые люди, а сверху на него давят такие же мёртвые тела, как и лежали внизу. Он упёрся руками и коленями ног, стараясь приподнять верхнюю давящую тяжесть, но не смог сдвинуть с места, он напрягал все свои силы и, в конце концов, почувствовал, что то, что лежало сверху, начало немного подниматься и соскользнуло в сторону. Образовалась щель, и Сёма вдохнул свежий сырой воздух и с ещё большим усилием раздвинул щель, просунул в неё голову и выполз наружу.