Тяжелая рука нежности - стр. 26
А что до прохожих турок, цыган и русаков, от коих я вижу только ноги до бедра, то ведь мимо окон и турчанки, и цыганки с русскими девочками ходят.
На крайний случай, в самое маленькое окно так и просится пулемет.
А рядом куча магазинов и «Макдоналдс», где я брезгую есть, но все-таки там удивительно вкусный молочный коктейль с мороженым. Вернешься под утро с работы, перемигнешься с девчонкой-продавщицей, прищуриваясь от всходящего, совсем летнего солнца, вытянешь чудесную смесь мороженого с молоком, улыбнешься и подумаешь: «Эх! А жизнь-то налаживается!»
Аз есмь.
А ведь скоро весна.
В диапазоне от «трахнуть все живое» до первых клейких листьев, нежных, как язычок щенка. От гортанных воплей подростков, почуявших себя хозяевами двора, до тонкого запаха первой пыли на подсыхающем асфальте.
От психических припадков до первой любви.
Помните свою первую любовь? Не ту, которая случалась в школе, без ответа и даже привета, а настоящую. Ну, по-взрослому?
Я помню.
Девушка была полуболгарка и, как я теперь понимаю, та еще вампирша. Мне вообще на вампирш везет, они ко мне как потные дети к бутылочке кока-колы рвутся.
Но та девушка не рвалась. Это была тактика такая. А может быть, просто потому, что была она старше меня на четыре года. Господи, когда ты только что стал совершеннолетним, четыре года – такие пустяки. Разве это срок?
Я завоевывал ее целых полгода. Когда тебе восемнадцать, согласитесь, это таки срок. А она называла меня «мальчишкой» и «все это несерьезно». Потом устроила десяток истерик и сказала «да». Неожиданно и даже слегка возмущенно. Так говорить «да» могут только женщины из породы Маргарит, прекрасные и чудовищные одновременно. Когда ты уже истомишься ожиданием и несбыточной страстью, когда уже готов плюнуть и рявкнуть «Да пропади ты!», они вдруг осуждающе выпучат на тебя роковые глаза – мол, где ты был так долго, сколько может ждать женщина, я тебя спрашиваю?
Но так или иначе…
Мы целовались. Ночью, под дождем. И много еще чего было. Конечно, я не расскажу. Скажу только, что меня поразило тогда, какая, оказывается, нежная кожа у голых женщин.
А утром мы пришли на собирушку общих друзей. Вместе!
Мы не демонстрировали, но и не прятались. Был месяц май, и я помню только свет, смех и как торжествующе шикарно грохнулся диван, когда мы веселой кучей залезли на него фотографироваться.
Она держала меня за руку. И был краткий момент полета, длиной с подломившуюся ножку дивана, когда она сжала мою ладонь крепче. Тогда у меня было странное видение.
Вдруг оказалось, что вся комната залита золотистыми лучами. Они висели в воздухе, словно сгустившиеся полупрозрачные столбы нежного света. Это не была галлюцинация, уверен до сих пор. Я даже погладил их, проведя ладонью, ощутив их чуть упругую теплую консистенцию. А лучи переливались, им нравилось, что я их касаюсь, казалось, что еще чуть-чуть, и они зазвучат под моими пальцами, как струны арфы.
«Смотри, – сказал я девушке, – как странно. Ты тоже видишь?»
Она смотрела на меня, на мою ладонь, рисующую в воздухе гибкие узоры, и молча улыбалась.
А когда совсем стемнело, мы открыли окно, и в комнату вошел свежий, волнующий запах разгулявшейся вовсю весны.
Было тихо мы сидели с друзьями всей компанией в одной комнате, и просто наслаждались близостью друг друга, теми минутами общего счастья, когда взгляд или улыбка заменяют слова и все друг другу братья и сестры.