Ты взойдешь, моя заря! - стр. 69
– Что такое? – все с той же рассеянностью спрашивает Софья Михайловна.
– Как я мог забыть! – сокрушается Дельвиг. – Ведь сегодня, именно сегодня, обещался быть у нас Соболевский из Москвы и с ним какой-то здешний музыкант… Только фамилию запамятовал… Да, точно… музыкант Глинка. – И поэт еще раз просит прощения у жены.
– Можно ли быть таким забывчивым? – укоряет мужа Софья Михайловна. – В какое положение ты меня ставишь? – В голосе ее накипает раздражение, которое так часто разрешается семейными бурями.
Но Анна Петровна приходит на помощь растерявшемуся Дельвигу.
– Вы сказали: музыкант Глинка? – переспрашивает Керн. – Михаил Иванович?
– Вы его знаете?
– Еще бы мне не знать! – оживляется Анна Петровна. – Правда, я слушала его всего однажды, но этого нельзя забыть. Это такой музыкант… – и, не найдя слов, Керн беспомощно развела руками. – Уверяю вас, вы никогда не слышали и никогда не услышите ничего подобного.
– Новый Фильд? – иронически улыбнулась Софья Михайловна. – Но, зная вашу восторженность, Аннет…
– Фильд?! – возмутилась Анна Петровна. – Я ни с кем не могу сравнить этого чудодея. Я никогда не слыхала такой мягкости и страсти в исполнении!
– Однако, – говорит Дельвиг, наблюдая оживление Анны Петровны, – не пора ли, Сонинька, принять хоть какие-нибудь меры, чтобы искупить мою забывчивость?
Дамы занялись хозяйством. Антон Антонович ушел к себе и с невозмутимым спокойствием занялся чтением давно надоевшей поэмы. Он работал до тех пор, пока не явились гости.
– Наша московская журнальная братия, – повествовал за чайным столом Сергей Соболевский, – осведомившись, что я буду в Петербурге, дала мне поручение ехать к Пушкину в Михайловское и во что бы то ни стало взять с него оброк для нашего «Московского вестника».
– Предприятие малонадежное, – утешил Дельвиг. – Александр Сергеевич ныне ни журналам, ни альманахам на алтын не жертвует. Даже мои «Северные цветы» и те по его милости чахнут.
Дамы посмотрели на Дельвига с удивлением. Никто не пользовался больше от щедрот Пушкина, чем издатель «Северных цветов». Но Антон Антонович продолжал речь с тем же чистосердечием:
– А с тех пор, как летом выехал Александр Сергеевич из Петербурга, даже писем не шлет, жалуется, будто мы молчим… Забавно? – говорил Дельвиг, обращаясь к Соболевскому. – Впрочем, мы и в самом деле мало ему пишем. Но кто на Руси не ленив писать? Как вы, москвичи?
– А московские журналисты следуют примеру петербургских альманашников, – отвечал Соболевский, – вот и предал всех нас анафеме Александр Сергеевич. Однако мне все-таки придется ощипать его для журнала.
– Вы что же, возглавляете сей шумный, но несогласный хор, именуемый «Московским вестником»? – поинтересовался Дельвиг.
– Как вам сказать, Антон Антонович… Тайну нашу все равно не скроешь, так как вопиет она противоречиями с каждого журнального листа.
– Да, – согласился Дельвиг, – привычному глазу в столпотворении вашем нетрудно разобраться. Поначалу и мы думали: растет в Москве богатырь, а почитали первые книжки и видим – выдыхаетесь, юноши. Даже здешние братья-разбойники – Греч с Булгариным – не удостаивают вас ни клеветы, ни доносов. Стало быть, чуют недолговечие ваше.
– Но мы еще поборемся, – возразил Соболевский, – да должен нас и Пушкин поддержать…