Ты взойдешь, моя заря! - стр. 14
– Сия дверь, – с некоторой укоризной отвечал Алексей Андреевич и показал на дверь, которая вела из гостиной в переднюю. – Именно сия, видимая вами дверь.
Гость уставился на дверь. Глинка наблюдал с возрастающим удивлением.
– И вообразите вы себе, – продолжал Алексей Андреевич, – открывается дверь, а я сижу и жду: кого это бог послал? – Рассказчик таинственно поднял глаза вверх и закончил: – Жду, а никто не входит. «Лаврушка! – кричу в переднюю. – Кто приехал?» – «Никто, сударь, не бывал», – отвечает мне с порога старый хрыч, и тут только почувствовал я – веет вокруг меня какой-то дух и свершается движение атмосферы… Знамение мне, значит, было, господа…
– Так, так, – подтвердил толстый гость.
– Только к чему мне тогда знамение было, – продолжал Алексей Андреевич, – я и сам постичь не мог. А как в Петербурге бунт случился, тут все и объяснилось…
– Объяснилось?! – взволновался тучный господин.
– Истинно так… Предостережение мне было: не езди, мол, раб божий Алексей, в богомерзкий, преданный бунту град…
– Да как же вы в этакую тайну проникли? Ведь голоса вам никакого не было? – продолжал пытливый гость.
– Не было, – согласился Алексей Андреевич. – Однако и в Петербург, государи вы мои, я тоже не поехал, а после бунта все само собой и раскрылось… Лаврушка! – вдруг гаркнул Алексей Андреевич и тотчас обратился к лакею, едва передвигавшемуся на трясущихся ногах: – Было мне перед бунтом знамение? Отвечай, анафема!
– Обязательно было, – прошамкал старик.
– А теперь судите сами, – торжественно заключил Алексей Андреевич и махнул лакею. – Сгинь, Мафусаил! – Хозяин дома подозрительно смотрел ему вслед. – Тоже, поди, бунту радовался. Знаю я их, подлецов! Насквозь, окаянных, вижу!
В это время в гостиную вошли хозяйки.
– Ты скучал? – спросила Глинку Лизанька, едва они отсели к фортепиано.
– Ужасно!
– Ты скучал целые дни?
– И ночи напролет.
Лизанька опустила глаза, но Глинка понял, что она ничего не забыла и ни в чем не раскаивается.
Не в силах скрыть своего счастья, Глинка робко подал ей ноты. То были его фортепианные вариации на модный итальянский романс.
– О! – сказала Лизанька. – Как это мило!..
Рассматривая ноты, она склонилась к молодому человеку.
– Ты знаешь, как сплетничают в Смоленске? – Девушка отложила ноты. – Говорят, что мой башмачок нашли утром в твоей спальне.
– Он там и до сих пор живет, как твой залог.
– И пусть, – сказала Лизанька, розовея от смущения, – назло всем низким сплетням. Да?..
– В твоей власти положить им решительный конец, – приступил к важному разговору Глинка, но его окликнул хозяин дома:
– Михаил Иванович, пожалуйте-ка сюда! Совсем забыл рассказать вам…
Глинка, едва скрывая досаду, отошел от фортепиано. Алексей Андреевич, проводив гостя, снова сидел на диване, готовясь к повествованию.
– Выехали мы от вас после свадьбы, если изволите помнить, к ночи…
Глинка помнил это очень хорошо. Он покосился на Лизаньку. Она продолжала сидеть у фортепиано, медленно разбирая вариации, и, казалось, была совершенно равнодушна к тому, что происходило в гостиной.
– И не успели мы десяти верст отъехать, – продолжал Алексей Андреевич, – вдруг вижу – скачет рядом с возком какая-то тень. Сначала я так и думал, что тень, а пригляделся – бежит матерый зверь, шерсть на нем дыбом и в глазах огонь.