Ты всё ещё моя - стр. 16
Чувствую его тяжелое дыхание на своих губах – мы на расстоянии жалких сантиметров.
Зависаем. И время с нами останавливается.
Почему он не дает себя поцеловать? Понял, что это я?
Спазмы простреливают лодыжки. Прорезает судорогами и стопы. Однако я не двигаюсь. Не могу. Понимаю, что рухну обратно, только когда тело откажется выдерживать это физическое напряжение.
Издаю какой-то странный задушенный и молящий звук. Чарушин же тяжело вздыхает.
Рывок – грубо дергает меня вверх. И наши рты сливаются.
Трепет на двести двадцать. Глубоко под кожу. Взрыв по периметру.
Его язык в моем рту. Его вкус на моих рецепторах. Его сила в оковах моего голода.
Боже, это он… Он… Боже…
Мы целуемся… Целуемся…
Боже…
Наши рты двигаются совсем как раньше. И вместе с тем… Иначе. Еще отчаяннее. Еще неистовее. Еще сокрушительней.
Дико. Жадно. Свирепо.
Двусторонне нас перебивает разрядами. Разит так мощно, почти смертельно. Но не останавливает. Если даже умрем, в буйстве всех этих эмоций выживет та фанатичная любовь, которую мы на протяжении семи месяцев живьем закапываем. Мы же? Мы? Не только я? Чувствую, еще слишком много от Чарушина идет. Чувствую… Сносит меня, как долгожданная летняя буря после длительной засухи.
Фанатичная эта любовь, да. Потому что ничего нормального в ней сейчас не ощущается. Это полнейшее безумие. С дефицитом кислорода и отсутствием какого-либо желания выплыть. С одуряющими излишками эмоций, чувств и ощущений.
Чарушин пожирает мой рот. Поглощает меня. Сжимает при этом с такой силой ладонями, что, очевидно, с ума сходит и, как ни пытается, не может перераспределить эту мощь иначе.
Накрывает нас этот оглушительный шквал. Отрезает от остального мира.
Больно, страшно и потрясающе приятно. Нет, это не конец войны, но внутри меня уже парад победы. С огненными залпами, салютами и фейерверками.
Ведь Чарушину не легче. Ему не легче… Его точно так же взрывает, контузит и шмонает.
Люто… Люто… Мой Бог, Чарушин…
В этот миг мы принадлежим исключительно друг другу. Я и он. Только я и он. Прочно. В полной власти друг друга. Теряя какую-либо обособленность и неприкосновенную индивидуальность.
Шатаемся, когда Чарушин напирает. Он же и ловит равновесие обратно. Ненадолго. Снова качаемся, едва я оступаюсь.
Цепляюсь за него. Конечно же, цепляюсь. Царапаю ногтями затылок, шею, плечи. Забываю о том, что еще два дня назад считала себя счастливой и самодостаточной. Такая тоска вырывается, что сердце рвется на миллионы кусочков. Я этой тоской и Артема затапливаю. По всем движениям, прикосновениям, ласкам и даже по дыханию абсолютно очевидно, что я в нем катастрофически нуждаюсь.
Как же я тебя люблю… Как же люблю… Как же сильно я люблю…
Кровь кипит. В ней ведь никаких стабильных частичек. Только эта любовь, а она же по консистенции – чистейшая магма.
Толкаюсь к Чарушину всем своим телом.
Мало… Мало… Еще ближе… Ближе…
Хоть ближе и некуда. Разве что вторгнуться внутрь него. Пробраться обратно в сердце и затаиться.
Толкаюсь… Артем с глухим стоном стискивает ладонями.
– Что ты хочешь? – хрипит мне в губы. – Хочешь, чтобы я тебя трахнул?
И тут я вспоминаю, что он не знает, с кем целуется.
Он не знает… Не знает… Не знает…
А я погибаю. Быстро и пристыженно, словно раковая клетка, прижженная локальными лучами радиотерапии.