Ты – всё - стр. 7
Еще вчера я бы не обратила внимания. Но сегодня режет по живому это упоминание. Ведь потеряли мы бабушку из-за меня. Что бы не говорили психолог, дедушка… Да вся семья! Приступ произошел на фоне нервов, когда я сбежала из дома. С Яном Нечаевым. И сегодня он мне об этом не то чтобы напомнил… Наполнил сдувшийся, но, увы, так и не заживший до конца волдырь гноем.
– Ну, рассказывай, Юнь, – подзадоривает мама. Эта игривость – результат влияния алкоголя. Раньше мама всегда была активной и веселой. Когда же случилась целая череда несчастий, этот фитиль будто погас. Вспыхивал только под градусом. – Что спрашивали? Что говорили? Что обещали? Что сыграло решающую роль, чтобы вот так сразу без испытательного срока подмахнуть годовой контакт? Как там вообще? На Олимпе? Наверное, вошла в здание, и голова закружилась, – выбиваясь из баланса, подсказывает, как делала всю жизнь до моих роковых восемнадцати.
Раньше я бы вполне охотно подхватила это внушение. Но не сейчас.
– Ничего подобного, мам. Какой Олимп? Это просто один из четырех десятков филиалов автоконцерна.
За столом воцаряется тишина. Все ждут чего-то еще. Но я храню молчание.
Пока в разговор не включается дедушка:
– Сразу на полную ставку выходишь?
Его не могу игнорировать.
– Да. На полный рабочий день. С девяти до шести.
– Сложно не будет? У тебя ведь еще дипломный проект на шее.
Тут я ответить не успеваю.
– Молодая. Энергии много. Справится, – брякает папа тем самым менторским тоном, который мигом вызывает у меня желание занять оборонительную позицию.
Кто-то другой, скорее всего, ничего криминального в подобном не уличил бы. Но так уж получилось, что именно я после всех событий малейшее давление воспринимаю негативно.
Не просто замолкаю… Ухожу.
– Спасибо всем за поздравления и поддержку, – благодарю, поднимаясь из-за стола.
Никто меня, естественно, не останавливает. Научились относиться с пониманием.
Позже, когда я уже нахожусь в постели, мама приносит торт и чашку чая. Действует несмело. Словно боится, что я и этот жест восприму как пересечение моих личных границ. Приходится улыбнуться, чтобы шагнула с подносом дальше порога.
– Посидишь со мной? – прошу для самой себя неожиданно.
Это заставляет маму засиять.
– Конечно!
Устраивается на краешек кровати.
Я взбиваю соседнюю подушку и показываю, чтобы садилась рядом.
Поначалу молчим. Едим одной ложкой торт, потягиваем из общей чашки чай – опять же все с моей подачи. С необъяснимым трепетом бережем такие редкие и невыразимо теплые минуты близости.
А потом… Я нарушаю тишину. Добровольно.
– Там шикарно, мам, – отвечаю на шквал ее вопросов, потому как чувствую в том потребность. – У меня не то что голова закружилась… Я зашла и потерялась!
– Правда? – выдыхает с улыбкой.
В глазах слезы стоят. Настолько она тронута тем, что делюсь.
А у меня в голове вдруг всплывает наставление, которое дедушка выдал сразу после того, как я забрала из полиции написанное на Яна Нечаева якобы от моего имени заявление об изнасиловании.
– Мама есть мама. Она любит тебя, а ты – ее. Это одна из самых сильных связей на земле. Разговаривайте, находите общий язык, потому как… Придет время, когда ты будешь очень хотеть обратиться к ней… Ма-ма, – протянул он тогда с дрожью и глубоко тронувшим меня благоговением. – А обратиться будет не к кому, Юния.