Ты в гадалки не ходи - стр. 14
– Спасибо, – пробормотала я уже сквозь сон.
Спала я крепко и ничего значительного в снах своих не видела. А проснулась от легкого прикосновения пальцев – это Юля будила меня.
Я села на диване и поняла, что после этого сна чувствую себя бодрой и посвежевшей.
– Так здорово спать на твоем диване, – искренне сказала я Юле.
– Хочешь, подарю? – усмехнулась она.
– Нет, спасибо…
– Ладно, давай без болтовни. До полуночи осталось всего пять минут, мое варево готово, не хватает только твоей крови. Дай пальчик.
Я протянула палец, Юля несильно уколола его золотой булавкой и потекшую кровь собрала в маленькую пробирку. Потом подула на мой палец, и кровь перестала течь.
А я вдруг ощутила, что в комнате стоит странный терпкий и в то же время сладковатый запах.
– Что это? – спросила я. – Чем это так пахнет?
– В основном сандалом и шафраном, – пояснила Юля. – Хотя мухоморы тоже не помешали. Шучу. Вот твоя ингаляция.
Она подвела меня к столу. Там стояла золотая по виду, глубокая чаша, в которой дымилось непонятное и пахучее варево.
– Садись. – Юля поставила стул прямо напротив варева. – И как только я скомандую: «Пора!», наклоняйся над чашей и изо всех сил вдыхай ее испарения.
– Изо всех сил?
– Ну это так, красивость речи, – засмеялась Юля. – Но если избавиться от порчи хочешь, то уж постарайся.
Она вылила в варево капли моей крови, отчего варево взбурлило и запахло как-то иначе. Нет, запах не был неприятным, он скорее был непонятным.
В какой-то из комнат Юлиной квартиры часы начали бить полночь. С последним, двенадцатым, ударом Юля наклонила мою голову над варевом:
– Дыши!
И я задышала. Пар был даже приятным на вкус, от него слегка закружилась голова. А Юля в это время заговорила – протяжно и певуче:
– Летят три ворона из нова-города. Летят-плачут, крови алчут. Чего плачете, чего алчете? По крови плачем, крови рабы Божьей Вероники. Вот вам кровь рабы Божьей Вероники, больше вам не плакати – не алкати. Летят три ворона, говорят дорого: что нам сделать для рабы Вероники, отплатить за кровь ее, за доброту ее? А вот, вороны, сделайте дело милостивое: унесите на крылах своих от рабы Вероники всякую порчу, сухоту и корчу. Развейте всю порчу, сухоту и корчу на четырех ветрах, на семи холмах. Говорят вороны: то мы сотворим и за кровь благодарим. По слову моему да будет!
Тут пар над чашей развеялся, и в темной поверхности варева я различила…
Да, так оно и было!
Я увидела широкую степь и где-то вдали крыши и купола незнакомого города. Свет от этого города ослепил меня так, что я чихнула. Прямо в чашу.
И тут же Юля накрыла чашу черным широким платком.
– Встань! – велела она мне. – Отойди от стола.
Я встала и отошла.
Юля проговорила что-то, и в чаше вспыхнул огонь. Он сжег и платок, и то, что было в чаше. Этот огонь выглядел совершенно по-колдовски: он то вспыхивал яркой прозеленью, то становился багровым, то лиловел…
Я посмотрела на все это безобразие и упала в обморок.
Очнулась я оттого, что кто-то брызгал мне в лицо холодной водой.
– Ну вот, – сказала отступающая темнота голосом Ромула. – Жива она и теперь вполне здорова.
Я окончательно открыла глаза и уставилась на Юлю и Ромула.
– Что это было? – спросила я.
– Волшебство, ведьмовство, как ни назови, – улыбнулась Юля. – Ты исцелилась от своей порчи.
– Точно? – поинтересовалась я, вставая.