Ты теперь моя - стр. 8
– Мог бы разок и улыбнуться.
– Знаешь, Рита, иногда улыбка такого человека страшнее, чем ярость.
– Зачем ты это сказала? – пищит подруга. – Я теперь еще больше за тебя волнуюсь. Что, если он жестокий… ну, знаешь, в сексе.
– Уж явно не ласковый, – стараясь скрыть смущение, бравирую фальшивым бесстрашием.
– И ты так спокойна?
– А что мне еще остается? Не убьет же он меня.
Глаза Савельевой становятся шире.
– Ты, если что, кричи погромче, – подстегивает она. – Может, его это тормознет. Кому охота, чтобы баба в постели орала? – сомнительный аргумент. Молчу, чтобы не пугать еще больше далекую от мира сильных подругу. – Кроме того, наш с мамой номер недалеко. А у меня есть перцовый баллончик.
Ритка не представляет, какая заварушка может разгореться, если кто-то посмеет не то что совершить нападение на лидера «Архангельских[2]» – только лишь посметь вмешаться в его дела.
С напускной беззаботностью хохочу, обнимая Ритку, и, целуя в щеку, прошу:
– Ты за меня не переживай, мышка. Я справлюсь. Все будет хорошо.
Объявляют последний танец молодых. Сауль опрокидывает стопку водки и поднимается. На ходу застегивает пиджак. А я вдруг зависаю. Ожидая его в центре зала, прослеживаю каждое движение. Серьезен, будто не танцевать предстоит, а речь толкать на каком-нибудь форуме. Пересекая опустевший зал, без слов кладет ладони мне на талию и притягивает к себе. Натыкаясь на крепкое мужское тело, ощущаю животом его возбуждение и инстинктивно отшатываюсь, упираясь ладонями в каменную грудь.
Тяжело и шумно дыша, опускаю глаза в пол.
Сбитая с толку непонятной бурей эмоций, не могу унять дрожь. Не хочу, чтобы думал, будто я трусиха. Это ведь неправда! Пытаюсь скрывать свои реакции, но Сауль, конечно же, все понимает.
– Расслабься, девочка.
Я бы, может, и смогла, если бы он после этих слов отпустил. Но… Он толкает, давит телом – ведет в танце, а я задыхаюсь от его близости, силы и уверенного напора. По спине и плечам слетают горячие мурашки. Внизу живота появляется странное колючее тепло.
В воздухе висит смесь разных запахов, но внутрь меня пробивается один – мужской. Крепкий. Доминирующий. Волнующий кровь какой-то незнакомой остротой.
Инстинктивно ищу глазами отца.
«Папа… папа… папочка…»
Повинуясь порыву, дергаюсь из мужских рук, чтобы броситься к отцу. Сауль не пускает. Держит так крепко, что все мои трепыхания сторонний наблюдатель даже не заметит.
– Забудь, – осаживает низким хрипловатым голосом. – Всё, принцесса, детство закончилось.
Не возразить.
С ним я будто слова забываю. Куда девается мое остроумие? Куда исчезают сила и смелость? Ничего не получается придумать. Не могу выдавить ни слова!
Градус напряжения между нами зашкаливает, когда кто-то из подвыпивших гостей кричит «Горько!». От шока и отчаяния меня передёргивает. Папа уверял, что этих возмутительных вульгарных обычаев на моей свадьбе не будет. Но пьяные гости, даже подвластные здоровые мужики, порой выбиваются из регламента.
Расширив глаза, с беспокойством смотрю на мужчину, которого теперь должна называть супругом.
– Не беспокойся. Долбиться в десна – не мое.
А что твое?
Почему после этого заверения мне становится еще тревожнее? И почему… Почему внутри разливается постыдное разочарование?
Вероятно, я сама себя не знаю.
Не осознавала, что могу так реагировать на другого человека. Сердце из груди рвется. Пульс забивает слух. Дышать становится тяжело.