Ты – моя половинка - стр. 9
Может быть, со стороны это могло бы показаться поспешной мечтой, но с самого первого взгляда Николай тут же понял, что это именно – она. Мимо которой ни за что на свете не пройдешь…
Варвара Ильинична, женщина хоть и крестьянская, необразованная, но сметливая, не зря приложила усилия, чтобы сын учился музыке. Она была старшей горничной в господском доме и имела определенное влияние, так что Коля занимался на рояле, когда тот был не нужен младшей барышне. Уже в пять лет он свободно играл Бетховена, Моцарта, но больше всего любил Шопена. А после революции хозяева усадьбы исчезли, не оставив следов, и замечательный стейнвеевский рояль перекочевал в старый деревенский дом на окраине, где смотрелся немного странно.
Когда Николай увидел эту девушку, которая стала спускаться со сцены на дрожащих ногах под аплодисменты публики, с очаровательным неподражаемым румянцем на свежих щечках, в его голове сама собой начала рождаться мелодия. И чем больше он наблюдал свою знакомую незнакомку, тем явственнее ноты складывались в музыкальные фразы. В них было все, и взлеты ее голоса, и ее полуулыбка, и это ее мглистое выражение задумчивого лица. Даже легкое журчание воды, которое раздалось сейчас, когда ее рука опустилась с лодки и коснулась глади пруда.
Марина погрузила в воду пальцы. Лодка плыла, и от руки шел в две стороны клинышек маленьких волн. Прохлада захватила каждый палец в отдельности и всю ладонь целиком. Девушка вздохнула и блаженно зажмурилась. И острое чувство покоя и восторга пронизало ее всю. Она распахнула счастливые глаза и ослепила ими Николая.
– Коля, откуда вы только взялись?
Они прогуляли весь день. Лодка не могла им наскучить, и на берег они сошли, только когда настояла Марина – она переживала, что Коля устал грести. Сколько он ее ни увещевал, переубедить эту девушку было невозможно.
– Видимо, вы, Марина, самая упорная на свете, – заявил он, сдавшись.
– Упорство – полезное качество, – призналась Марина. – Оно помогает нам идти вперед!
– К светлому будущему, конечно? – усмехнулся Николай, привязывая лодочную цепь к крюку причала.
– Конечно! – Марина сделала бровки домиком и невозмутимо закивала.
Николай залюбовался ею:
– Эх, не с тех наши художники плакаты рисуют. Вы бы могли стать символом нашего светлого пути. Такая заразительная жизнерадостность.
– Да, только вот ростом и силушкой не вышла, – вдруг расстроилась Марина. – Ну куда мне за трактор или на завод. Или в поле. Я и серпа не подниму… Надо мной еще в приюте смеялись: все на картошку, а Маринка полы моет, мол, швабру-то поднимет, а вот лопатой ее придавит. Или тяпкой зашибет ненароком.
Николай чуть нахмурился при слове «приют», но не спросил. Тихо добавил:
– Ну не всем же комбайны водить. И трактора…
– А мне иногда хочется, вы знаете… – призналась Марина. – Быть на передовой. У меня ведь папа был Героем труда! У него грамота была!
– Трудиться можно где угодно.
Марина кивнула. Она была, в общем-то, согласна с Николаем. Возможно даже, что во всем. И куда только подевалась вечная ее страсть к спорам?
И она стала рассказывать. Про то, как живет с подругами в комнатке студенческого общежития при институте, как ходит на практику на хлопчато-бумажную фабрику. Про то, что редко ездит на метро, потому что некуда, и еще потому, что побаивается этого новшества. Трамваи как-то привычнее, хотя и их она не любит: боится поскользнуться на рельсах и попасть под один из них. Но ведь сегодня доехала от Парка до Сокольников – и вот, не зря… Про свою учебу, про подработку в модном ателье, про ткацкие станки и выкройки, про хлопкопрядение и трикотаж. Воспользовавшись предлогом, легонько пощупала ткань футболки Николая. Под нею была его горячая кожа, и Марина торопливо отдернула руку, будто обжегшись.