Ты моя кукла - стр. 40
Кузнецов продолжает смотреть на меня, и, благодаря комнатному свету, в его глазах загорается красный кружочек. Губы пересыхают, стоит ему подцепить пояс шубы, развязать узел и, схватившись за воротник, медленно спустить её по плечам вниз. Бережно, будто я фарфоровая кукла, едва касается голой кожи, вызывая табун мурашек. Шуба падает к ногам ненужной тряпкой, грубоватые пальцы чертят линии на голых частях тела и припускают тонкие бретельки платья.
Подавшись вперёд, мужчина обнимает, я на автомате приподнимаю голову для поцелуя, но меня обламывают. Нарочно коснувшись холодными губами шеи, заставляя вздрогнуть, он находит собачку молнии и тянет её вниз. Плотно лежавшее на талии платье, становится свободным, медленно скользит вниз не без помощи Кузнецова и присоединяется к валяющейся шубе. Для тонкого шёлка бюстгальтер не предусмотрен, и я остаюсь в одних трусиках, чулках и сапогах на высокой шпильке.
– Т-ш-ш, – протягивает мужчина и опускает мои руки, когда я их приподнимаю в попытке прикрыться.
Стою посередине комнаты, трясусь то ли от прохлады, то ли от предвкушения, а может от страха, хотя откуда-то есть уверенность, что бояться мне нечего. Разве что только своей совести и потерянной гордости.
Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, когда чужие пальцы невесомо проходятся по плечам, ключице, очерчивают грудь, заставляя соски съежиться и затвердеть. Ноги едва держат, и я не знаю, как я до сих пор не рухнула на пол. Арсений словно изучает меня, осторожно проводя пальцами по рёбрам, животу, рисует невидимый круг вокруг пупка, и каждое прикосновение учащает пульс и сбивает дыхание.
– Не двигайся, – бросает в приказном тоне и отходит на несколько шагов.
Несмотря на то, что меня не держали в объятиях, стоит ему отойти, как меня окутывает холод. Почему-то не шевелюсь, словно его слова закон. Только взглядом слежу за ним, за тем, как он снимает пальто и аккуратно вешает его на спинку стула, следом пиджак и рубашку. Спокойно, не спеша, он садится на тот стул, снимает обувь и ставит её у стены. Будто мальчик, которого мама будет ругать, если он не положит свои вещи на место. Оставшись в одних брюках, светя своими кубиками на животе, возвращается ко мне.
– Хорошая девочка, – хриплым голосом проговаривает и проводит тыльной стороной ладони по моей щеке.
Не понимаю, что я здесь делаю. Почему веду себя так послушно?
Ответить на свой вопрос не успеваю, меня снова поднимают на руки и аккуратно укладывают на кровать. Сам Кузнецов садится рядом, кладёт ладонь на моё бедро и проводит ею вниз, пока не натыкается на сапог. Расстёгивает молнию и медленно, мучительно медленно, избавляет меня от обуви, не упуская возможности гладить мои ватные ноги. Всё повторяется со второй ногой, и за это время я только сильнее трястись начинаю.
Когда я представляла этот вечер, а я представляла, то Кузнецов походил на озабоченного, нетрепливого и напористого мужчину. Но то, что происходит сейчас, совсем непохоже на него. Вернее, на того, кого я себе придумала. Это всё слишком трепетно, нежно и аккуратно.
Справившись с моими сапогами, он встаёт с кровати и наклоняется над моим лицом. Снова прикрываю глаза и подставляю губы, будто умоляя его поцеловать меня, и опять облом. Над головой что-то звякает и, подняв слегка голову, я задыхаюсь от неожиданности.