Ты мой яд, я твоё проклятие, книга 2 - стр. 19
овой нейди Ивелин исчезнувшую год назад дочь графа Рейборна.
На всякий случай, чтобы с гарантией остаться неузнанной, я собиралась прикрыть верхнюю часть лица вуалью.
Всю торжественную часть приёма мы с бабушкой простояли в тени у длинных тёмно-красных бархатных портьер, подхваченных золотыми шнурами. Я боялась, бабушка будет настаивать, чтобы я сразу показалась отцу, а то и подошла бы удостоиться чести поцеловать руки их величеств, но она, похоже, была удовлетворена одним тем, что я согласилась прийти.
Когда я увидела отца – за год и правда сильно постаревшего и поседевшего, но по-прежнему державшегося прямо и сурово, в тёмно-коричневом сюртуке и при трости, с лентой святого Мартия на груди, величайшей наградой королевства – внутри что-то ёкнуло и потянулось к нему. Хоть я и не простила его, он всё равно оставался моим отцом. То, что он отрёкся от нас, разрывало мне сердце. То, как поступил с Сейджем… воздвигало непреодолимую стену.
Запутавшись в собственных чувствах, я нашла выход в мыслях об Алайне. Было удивительно, насколько её рождение изменило меня, дало мне силы и одновременно сделало бесконечно слабой. Даже сейчас, слушая речь его величества – он благодарил отца за его долгую верную службу, перечислял его заслуги, выражал сожаление, что приходится терять такого ценного соратника, и в то же время признавал, что за долгие годы отец заслужил покой, – я беспокоилась о всяких мелочах: хорошо ли Алайна ела оставленное мной молоко, не капризничала ли, не разболелся ли у неё животик, не заболтались ли Фесса с Есеной, забыв следить за малышкой. Знала, что всё в порядке, но тем не менее беспокоилась.
Будь моя воля, я бы поскорее вернулась домой. Всё-таки я не привыкла к такому обществу, чувствовала себя лишней здесь, чужие взгляды будоражили и пугали. Но всё было терпимо, пока, невзначай оглядывая зал, я наткнулась – именно наткнулась, напоролась – на особенный взгляд: резкий, немигающий, пугающе пристальный, сверлящий насквозь. Вздрогнула, прикрылась веером и сама всмотрелась тщательнее под защитой чёрной вуали.
Взгляд принадлежал высокому стройному мужчине в модном нынче цилиндре. Чёрные локоны выдавали в нём южанина, и я невольно содрогнулась, вспомнив дин Койоху. Поспешно отвернулась, но сердце почему-то как пустилось вскачь, так и продолжало бешено гонять кровь по венам, мешая вернуться в спокойное созерцание.
Странный мужчина. Почему он смотрит так нагло, так откровенно? Так пугающе властно, словно собирается заявить на меня все права? Может, он вовсе не из Диомеи и всего лишь не умеет следовать нашим правилам приличия?
Я продолжала чувствовать его взгляд, он словно пожирал меня, обгладывал, как голодный обгладывает говяжью кость. С каждой минутой становилось всё более и более неуютно. Наверное, поэтому, когда бабушка тронула меня за локоть, я встрепенулась и с готовностью последовала за ней – в сторону отца.
Отец разговаривал с незнакомым мне мужчиной лет тридцати на вид, одетым в элегантный чёрный сюртук. Гладко зачёсанные назад тёмно-русые волосы поблёскивали в свете канделябров. Он первым заметил наше приближение, что-то сказал отцу, и тот обернулся.
– О боги… Тинна!
Увидев нас, отец замер. В его глазах блеснули слёзы, а рука, сжимающая набалдашник трости, мелко задрожала. Он молчал, словно боялся, что голос выдаст его волнение.