Творения. Том 3: Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова - стр. 128

(232) Считая себя обязанным твоему преславному великородию, я решил теперь обратиться к тебе, желанному, не только с устным, но и письменным приветствием. Хотя обстоятельства и не позволяют выдавать чужим тайну, но не мешает [сообщить это] вам, моим родным, ибо вы – мои господа и близкие по крови. Отсюда и наша любовь, не столько в силу родства, сколько [ввиду] добродетельного духа. Ведь [у меня] есть и другие родственники, но они не так мне любезны, чтобы обмениваться с ними письмами. Хотя я и грешен, однако сильно желаю вам спасения и здравия, телесного и душевного. Это я говорю ввиду наставшей ереси и душетленного заблуждения, чтобы даже без пастыря ты соблюл, богобоязненный мой господин, себя со всем своим домом. Гнев Господень начался со строптивой Византиды, поскольку она издревле привыкла отвергать всё, что о Господе, и уже огонь занялся повсюду. Блажен разумевающий и не задетый пламенем!

Ведь если Христос стал ради нас нищ и беден, как же могут быть не приложимы к Нему признаки бедности, то есть цвет, осязаемость, тело, вследствие которых и в которых [заключается] описуемость? Итак, человече Божий, не исповедующие описуемости разрушают спасительное таинство Слова, и настоящие события оказываются преддверием пришествия антихриста[605]. Но горе тебе, Византида, ибо как с тебя начался грех, так на тебе и окончится зло, когда исполнятся твои прегрешения.

Из любви и страдания [сказано это] мной твоему высокоумию, знающему более.

(233) На этот раз, чадо мое, я пишу тебе против воли, и причина тебе известна. Горе мне, несчастному! Увы мне, бедному! Что случилось с двумя нашими братьями?[607] Хотя они дороги мне и оба, как истинные чада, однако свой[608] более любезен. Почему же? Потому что он – человек Божий, полон веры и истины, сын послушания, чадо света, муж желаний (Дан. 9:3), неложный послушник, укротитель страстей, ревнитель, готовый шествовать по пути заповедей, сильно любящий своего духовного отца и в равной мере им любимый, отрекся от плоти и прилепился Богу, полезен для всех и всем желателен. Ты полагаешь, что этот муж мне по душе: в действительности – более того. Скорбь по нем меня сильно поразила, потрясла мой ум, сокрушила мое сердце; я горько заплакал, в рыданиях взволновался как никогда, не потому, что они скончались, а потому, что скончались в таком месте; боюсь, не мое ли приказание было тому причиной. Ведь он с радостью соглашался идти хоть в огонь с верою, что не потерпит никакого вреда; однако я не решался отпустить их в зимнюю пору и согласился [лишь] потому, что эконом[609] приготовил [все] к их отъезду.

Вот что произошло. Однако, чадо мое, я не остался в скорби. Овладев своим рассудком и подумав, что только один вид смерти губителен, именно – смерть греховная, и что важно не место смерти, а образ смерти, возблагодарил за происшедшее Господа, предоставив всё неисповедимым судьбам Его Промышления. Он еще до сложения мира определил каждому приличное и время, и место кончины.

Поэтому благодушествуй и ты, брат мой, вечно желанный, руководя после Зосимы и дивного Гаиана такими же братиями, как по духу, так и по телу. О, если бы я, недостойный, разделил их участь! Всегда молись о моем спасении, чадо мое возлюбленное.