Твои - стр. 13

На счастье, на кухню в этот момент забегает Полина, сообщить, что в гостиной все готово к ее выступлению. Она успела переодеться, а вместо огромной короны на ее волосах красуется гораздо более скромная диадема. Домашняя, как мы ее называем.

– Пей скорее чай, а то у меня там микрофон разряжается, – поторапливает она, заметив кружку в руках отца. Аргумент, достойный аплодисментов, с учетом того, что микрофон – это моя старая массажная расческа.

Роберт послушно подносит чай ко рту, делает глоток и, сморщившись, ставит кружку на стол.

– Это что, полынь, заваренная с укропом? Пить невозможно.

Почти. Это желчегонный сбор, который терапевт выписывала Полине около года назад, когда она отказывалась от еды. Чай у меня кончился, и я, конечно, забыла его купить.

– Он был очень полезный, – давясь смехом, я забираю со стола чашку и выливаю ее содержимое в раковину. – Ну, раз уж не хочешь – пошли смотреть представление.

Роберт

Глядя, как Полинка, зажав расческу в руке, один за другим делает реверансы, я безостановочно ей хлопаю. Снежок так вообще засунула в рот пальцы и присвистывает в лучших футбольных традициях.

– Вот это ты у меня поэтесса! – верещит она, когда дочка подходит к ней за зрительскими объятиями. – С таким выражением читала, что у меня до сих пор мурашки.

И показывает свое предплечье, сплошь покрытое пупырышками. Кожа у Рады почти такая же светлая, как волосы, запястья аристократичные, тонкие.

– Я не поэтесса, потому что стихи не мои, а из книжки, – резонно замечает Полина и следом говорит уже для меня. – Я еще очень много разных знаю. Но сегодня все рассказывать не буду. Придешь в другой раз – тогда.

– Давай послезавтра? – предлагаю я, чувствуя на щеке пристальный взгляд Снежка. – Если, конечно, мама будет не против.

Теперь дочь смотрит с подозрением.

– А завтра ты чем будешь заниматься?

Я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Бойкая такая. Спрашивать не боится и за словом в карман не лезет. Вся в Радку.

– Завтра я поздно освобожусь. Помнишь Виталия? Он тебя как-то с днем рождения поздравлял. Мы с ним в Улан-Удэ поедем помещения для складов осматривать. Это почти тысяча километров туда-обратно.

Я специально объясняю подробно, чтобы не думала, что я отмахиваюсь или имею дела поинтереснее, чем провести время с ней. Полька все на лету схватывает, так что пренебрежение или вранье почувствует сразу. Мне вообще нравится, как Рада ее воспитывает: относится как к взрослой, и всякую ерунду про папу-космонавта не выдумывает.

– У нас у девочки одной в садике бабушка из Улан-Удэ, – задумчиво выдает Полина. – Они к ней иногда ездят. Говорит, что это далеко.

Проверила и поверила, – думаю я. Не слишком-то и доверяет она мне на слово. Да и как ее винить? Я бы и сам не слишком доверял отцу, появляющемуся пару раз в год.

Сложно с ними все. Каждый раз, побыв несколько дней здесь, возвращаюсь домой с тяжелой душой. Первое время было легче: когда дочка малышкой совсем была – только спала, ползала и плакала. Я, как не склонный к лишним сантиментам, про себя все понимал: что от ответственности за последствия той ночи не откажусь, но и совесть на плаху не кину. В конце концов, меня ведь никто не спросил, хочу ли я становиться отцом. Это решение Рада приняла единолично. Но по мере взросления Поли я стал все сильнее прикипать к ней. То ли у меня возраст наконец «дошел», то ли к детям со временем проникаешься, то ли потому, что Полинка такая классная росла. Дети друзей никогда не вызывали во мне такого восторга, даже пацаны.