Тверская. Прогулки по старой Москве - стр. 22
Великий пост – время духовных, большей частью скорбных размышлений. Того нельзя и этого нельзя. Однако люди умудрялись даже в это время сделать себе праздник, ничуть не нарушая христианских заповедей. Как говорится, естество свое берет.
На великопостный рынок отправлялась вся Москва. Он не умещался в Охотном ряду и иной раз доходил до берегов речки Яузы. В лавках, конечно, ничего скоромного. Зато одних баранок сколько – сахарные, горчичные, анисовые, маковые, соленые, лимонные, шафранные, изюмные… Десятки всяческих сортов. Их вязали в связки и задирали на высокие шесты, чтобы не украл какой-нибудь несовершеннолетний хулиган. Зато в открытом небе на баранки нападали голуби.
Уйма всяких квасов – хлебный, солодовый, бражный, кислощейный (сильногазированный), изюмный, имбирный, грушевый. А если кто замерз – тот пил горячий сбитень. Прямо тут, на улице. К сбитню – постные блины, с икрой и с луком.
Больше всего постный праздник ощущался в медовом ряду. Там даже дух стоял церковный – пахло воском. Но тем не менее и тут разнообразие: мед малиновый, гречишный, вересковый, липовый… Такое же обилие было у рыбников, у грибников, у мастеров солить капусту.
Но с наступлением Великой субботы ассортимент изменялся. Павел Вистенгоф писал: «В Охотном ряду расставлены куличи, пасхи и красные яйца; туда стекаются хозяйки, дворецкие, повара и кухарки. Кто бежит и несет ногу копченой ветчины, кто тащится, едва передвигаясь под тяжестью нагруженных кульков, из которых торчит и нос испуганного петуха, и печальное рыло поросенка, производящего по улицам пронзительный визг, как бы от предчувствия, что ему не миновать беды».
Торговцы потешали посетителей разными ухищрениями. Как-то на одной из рыбных лавок появилось своего рода рекламное воззвание: «Сам ловил, сам солил, сам продаю!». А вскоре на ближайшей лавочке повесили иное объявление: «Сам не ловил, сам не солил, а дешевле соседа продаю».
Непонятно, что преобладало в этой акции – желание привлечь побольше покупателей или же самому повеселиться.
Конечно, здесь случались и курьезы, и трагедии, а чаще смех и слезы сливались воедино. Однажды, например, в газете появилось сообщение, озаглавленное так: «Прискорбный случай с врачом Г.»: «17 марта в Охотном ряду ходил какой-то прилично одетый господин, но без шапки. Сняв с себя шубу, он тут же продавал ее каждому встречному, в том числе и городовому. Последний, разговаривая с продавцом, понял, что ему приходится иметь дело с психически больным, так как неизвестный, забыв о своей шубе, стал рассказывать о крыле какого-то насекомого, которое будто бы излечивает массу болезней. Городовой надел на больного его же шубу и отвез его в приемный покой Тверской части. Здесь врач, беседуя с доставленным и освидетельствовав его, нашел его действительно психически больным. В лице больного признали московского домовладельца, лекаря Г., 30 лет, который, работая над диссертацией на степень доктора медицины, от усиленных занятий заболел психическим расстройством».
Но кухарки и дворецкие, конечно, в таких тонкостях не разбирались. Они с удовольствием слушали рассуждения несчастного доктора Г. на тему чудотворного крыла.
А над всем этим торгом возвышалась церковь Параскевы Пятницы. Она слыла могучей покровительницей продавцов, и мясники, обтерев руки о замазанные кровью фартуки, неистово молились на ее кресты.