Твари Распада - стр. 34

Да, у меня были поводы ненавидеть.

Я ненавидел себя.

Нас покормили кашей, и мы стали выбираться из палатки. Очень холодно было, так что не хотелось даже двигаться, приходилось пересиливать себя, чтобы не замёрзнуть ещё сильнее.

Первой мыслью было осмотреть лагерь, понять, что тут и как, но потом я понял, что лучшим способом получить информацию обо всём будет знакомство с командованием.

Было ощущение, что эти офицеры действуют не по приказу правительства, а сами по себе. Представляя себе природу военных, стоит опасаться проявлений гиперпатриархальности их стиля управления, так что лучше узнать всё заранее.

Я оттолкнул Жаннину руку, чтобы мысли о ней не мутили рассудок.

Вокруг копошился просыпающийся лагерь: люди выбирались из своих палаток, пили что-то горячее, судя по парящим над кружками облачкам, смотрели на прохожих, о чём-то переговаривались. Но у всех у них была общая черта, которую я не сразу смог определить. Пришлось остановиться и напрячь извилины, чтобы вникнуть в суть окружающей социосферы. Их всех объединяло похожее выражение лиц – оно варьировалось от полной потерянности до какого-то странного удивления с приподнятыми бровями, как будто им только что засадили морковкой в лоб. Все они смотрели в сторону Петербурга с тянущим ужасом. Это уже не просто изнеженные комфортом городские жители, но беженцы и скитальцы, без дома и надежды скоро его обрести. Они бежали от страшного, от того, что не остановится ни перед чем, с чем невозможно вести переговоры, что настигает и убивает без всякой логики и смысла. Каждый потерял что-то дорогое ему, кого-то близкого. Кто-то потерял всё. Такие рубцы въедаются в душу и меняют облик человека. От такого никогда не избавишься, как не могут избавиться старики, пережившие блокаду этого города, и от того постоянно достающие молодёжь наставлениями не выбрасывать хлеб, даже если он уже покрыт плесенью.

– Почему мы стоим? – спросила Жанна.

– Я думаю.

У девочки было такое же выражение, что у остальных. Она оставила там родителей. Хотя было бы лучше, если бы она и правда их там оставила – в глубине она ещё сохраняла надежду, что они живы.

Она словно прочитала мою мысль.

– Давай поищем моих родителей, – сказала она.

Это выходило за рамки моих видов на её будущее.

– У меня есть идея получше. Мы идём в штаб командования, узнаём что и как в этом лагере, потом…

– Помнишь тот журнал, в который нас занёс солдат при входе в лагерь? – я сжал зубы – Я хочу его посмотреть, если они в лагере, я найду их…

– Идём в штаб, оттуда уже зайдём на пропускной пункт.

Девочка не стала закатывать истерик, хотя всей душой хотела заняться поиском родителей прямо сейчас, сию секунду. Она лишь болезненно нахмурилась и кивнула.

У меня мелькнула мысль, что такая мне нужна. Будущее человечество должно быть сильным.

Мой формирующийся план требовал жертв.

Тяжёлое низкое небо над нами вынашивало холодный дождь. Я всегда ненавидел холод и сырость, хотя и вырос в климате, где эти два явления были почти постоянными. Интересно, как там сейчас в Крыму? Мне так и не довелось добраться до этого благодатного края. Если бы не апокалипсис, я бы перебрался туда, думаю.

В сумерках лагерь выглядел более аккуратно, чем теперь. Мы шли между разношёрстными конструкциями, спасающими от дождя – в основном это были зелёные военные тенты, которые крепились верёвками к вбитым в землю деревянным кольям. Однако какое-то подобие порядка тут всё же присутствовало: весь лагерь был разделён на квадраты, границы которых обозначали верёвки. Промежутки между квадратами представляли собой «улицы», по которым по лагерю можно было передвигаться относительно свободно. Без вмешательства военных, никто бы не стал даже пытаться упорядочить лагерь.