Туатара всех переживёт - стр. 16
И лечилась, лечилась. Брала волю в кулак. Сидела на семи диетах.
Мне так была нужна она – Милена! Простое человеческое участие.
И вот она антилопа гну! В действии:
………..
Когда я Милене позвонила в очередной раз, голос её был встревожен не на шутку. Наверно, она думала, что я растворюсь как-то сама собой. Перестану маячить на сайтах. Прекращу писать. Я ей казалась мелкой. Ничтожной. Ну, есть Этасвета- Лета и есть. Куда же деваться. Ибо лишь она одна глыба – Милена Клюкович-Бла-бла.
– Ты! – голос Милены дрожал. – Это ты, Этасвета.
– Да. Давай поговорим.
– Конечно!
Но разговор получился какой-то скомканный. Я не понимала, в чём моя вина. В чём я так провинилась. Если были обиды, то такие давнишние, им было не менее двадцати лет. А-то и все тридцать. Про какие-то колготки, забытые в гостинице в Болдино, про какую-то мою неопубликованную статью, про электрички, спешащие, окликающие друг друга. Было понятно: Милена считает себя единственной в своём роде, непревзойдённой. Иных авторитетов кроме её самой нет, и не может быть. Она была упёртой. И ещё: Милена никогда не принимала и не воспринимала критику. Никакую. Она впадала в ступор. Она рыдала. Она по-детски обижалась.
Но мстила по-взрослому.
Я знаю многих женщин, кто вообще не воспринимают критику. И мужчин. Просто никак не воспринимают. Это жуть! Уязвлённое самолюбие доходящее до дебилизма. Если скажешь – то навечно будешь занесённым в чёрный список отверженных.
Тогда я всю вину взяла на себя: стала говорить, да-да, ты права, я никчёмная, мелкая, дрянная, сгибшая, ненужная, лишняя.
Пообещала, что стану заниматься спортом, вязанием, вышиванием, макраме, разведением пчёл, кормлением птиц, заботой о собаках, брошенных хозяевами, волонтёрством, ухаживанием за пожилыми людьми, буду простой служкой собирать воск для свеч, сидеть дома, нянчить внуков, делать ремонт, клеить обои, красить подоконники, путешествовать, попадать в разные истории. Но что никогда, ни одной строчки! Вообще, ни капли! А уж книги писать – так ни за что на свете. Успокойся! Ты одна! Вот тебе трон! Вот шапка-ушанка, то, бишь, корона! Плащ парчовый. Платье шёлковое. Все газеты твои, порталы, эфиры, сцены! Все театральные помосты только для тебя.
Прощевай, Милена Ерёмина-Клюкович-Бла-бла. Прощай твой армянский нос. Твоя рубашка в клетку. Сарафан в горошек. Брюки-клёш. Туфли на босу ногу. Кожанка. Косолапость. Грязные шнурки. Седые волосы на полу-лысой башке. Жилистая сморщенная шея. Голубая жилка на виске. Обидчивость и паранойя. Как тебя назвали в галерее? Арт-директор, мастер-шедевров, педагог по призванию, певец Шаляпин, артист всех малых и народных театров. Да, так оно и есть.
Пой, птичка!
Но я всё-таки, как пьяница сорвалась. Вот бывает так: пообещаешь и не удержишься. И тут понеслось! Да как ты, Лета могла, какие такие эссе? Статьи? В журналах, в энциклопедиях? В газетах! Нет! Не моги! Не смей!
Чуть где-то наметится публикация, Милена туда метнётся, напишет, нажалуется. И публикация – кранты, швах, пляк! Публикация срывается.
Про свой город я молчу. На меня просто запрет. Проезд воспрещён. Но вдруг из Питера отказ неожиданно пришёл. Из…
Милена, успокойся! Да-да, я сорвалась. Мне хотелось ещё одну экстаз-дозу. Последнюю. Но Милена сказала: Помри!