Трудное счастье Калипсо - стр. 30
Светлана в конце месяца садилась подсчитывать, сколько надо еще погашать, и от этого занятия у нее портилось настроение. Нащокин в этот момент предпочитал не показываться ей на глаза. Спасало его, а заодно и Кубика то, что Светлана обладала счастливым для окружения свойством – раздражение она в себе не носила, а выплескивала тотчас, на всех, не церемонясь. А выплеснув, становилась опять кроткой.
– Ты не женщина, ты – Янус двуликий, – говорил ей Нащокин, собирая с пола разбросанные ею в гневе листочки с подсчетами. Светлана тем временем сидела за столом и приговаривала:
– Миша, да брось, я сама все уберу. Иди, тебе писать надо…
– Ты думала, что я работаю, когда метала тут все со стола? – Нащокин с удовольствием поддерживал у Светланы комплекс вины. – Ты же знаешь, что от малейшего шума я теряю мысль.
– Ладно, ладно, – вскакивала со своего места жена, – иди работай, я больше не буду.
Через месяц все повторялось вновь.
Нащокин к деятельности жены в фирме относился не только уважительно, он искренне считал, что только благодаря ей фирма и его детище, журнал, остались на плаву. Более того, теперь в связи с возрождением журнала внимание к Михаилу Семеновичу как издателю и как писателю не ослабевало.
– Умеешь ты тему найти! – восхищенно говорил он жене после выхода очередного номера с громкой публикацией. Что характерно, имени Светланы в выходных данных не стояло. Сам Нащокин при этом значился издателем, главным редактором и частенько автором статей, которые Светлана у него «выцыганивала» для публикации.
– Это прямо какой-то «культ личности», – возмущался Михаил Семенович, но по глазам его Светлана видела, что он польщен.
Вообще, муж у нее был очень тщеславен. Но это тщеславие так по-детски проявлялось, что из недостатка превратилось в забавную, а подчас и комическую особенность его характера.
Теперь, посидев растерянно над бумагами, Светлана поняла, что она боялась совсем не того, чего надо было бояться. Подумаешь, кредит! Так или иначе, это всегда можно решить. «И решу! И ни копейки не отдам Алине!» – Светлана в глубине души винила в болезни Нащокина именно ее. Она вспоминала рассказы о том, как муж был вынужден работать в двух редакциях, внештатно сотрудничал в нескольких журналах и еще писал сценарии, за которые в те времена платили копейки. «Алина тянула деньги, заставляя браться за любую работу. А это не только силы, это еще и нервы. Он терпеть не мог эту всю халтуру.
Коллектив, особенно те, кто составлял ядро компании, поддержали ее в эти дни. Они не очень хорошо знали Нащокина, но успели узнать ее. Светлана была строгим, но вполне справедливым руководителем – деньги она платила хорошие, не цеплялась по пустякам и всегда находила возможность поблагодарить за работу. Люди, которые остались с ней работать, все это ценили.
– Ну, она баба не злая, хотя и глазастая, пом там, пом сям, – даже печатник Прокопенко, к которому у Светланы было много претензий, отдавал ей должное.
Сейчас, спустя месяц, Светлана отучала себя думать и вспоминать. Она просыпалась, но не лежала в постели, а сразу поднималась, принимала душ, почти не завтракала, садилась в машину и ехала на работу.
Подчиненные Никольской уловили ее настрой и старались отвлечь ее заботами производства. Особенно помогли ей Варвара Николаевна и Тина. Тина училась в каком-то коммерческом вузе, совершенно бесперспективном в смысле дальнейшего трудоустройства, а потому потихоньку, кроме секретарских обязанностей, пыталась выполнять функции менеджера. У нее это получалось – она была вдумчива и крайне пунктуальна. Светлана, помня, как Тина поддержала ее в тот страшный день, испытывала к девушке и благодарность, и какую-то почти родственную симпатию.