Троянская война - стр. 1

Филоктет

1-ая трагедия.

Долгие годы прошли в заботах войны, выжиданья.

Вспомнить теперь даже стыдно, как плыли на Трою герои,

как красовались, играли силой чрезмерной и ловкой,

славу короткой войны и победоносной предвидя.

Боги нам помощь в войне обещают – всегда в деле правом

боги подмога: убийству способствуют, меч острят, движут

наши полки, наши судьбы и нас принимают убитых

в Областях темных своих. Война – это богово дело,

жатва твоих поколений, земля. Мы созрели для смерти.

Благочестивое воинство, в храмы мы сходимся, словно

стадо; мы молимся в чистом, мы первую кровь проливаем

ради войны – в деле набожном нЕт страха, жалости. Вера –

темное дело души. Мы готовы для правды и веры.

Я сомневался, пугливое сердце в груди трепетало,

тронуто низкою жалостью – или предвидя событий

ход роковой. Среди общих восторгов и криков натужных

нем оставался, спокоен, чуть бледен; мне б выйти на воздух,

мне б отстраниться от действа народного, мне б оставаться

праздным, чужим – но стоял в опротивевшем, залитом кровью

храме. Как стать отщепенцем, когда наступает народа

праздник великий? Где силы найти, чтоб уйти от участья,

чтоб от почетного места в рядах отказаться – презренным

стать? Аполлон-Феб, тебе я не подношу, не сжигаю.

В храмах-то наших тоска и разор, и нестройные хоры

в гулкой поют пустоте, в храмах наших цветастые змеи

жалят. С-под камня такая ползла на меня, прокусила

ткани одежды и кожу – хожу с незалеченной раной,

брошенный. Люди проклятьем сочли: если гадина в храме –

прочь от такого, чтоб не заразиться, чтоб нас пощадили.

Я проживаю на острове, ест мои кожу да кости

яд. Я, оставленный близкими, день-ночь пытаю анализ.

Ненависть – долгое чувство, но есть и ему отмиранье.

Я примирился с богами: им стал безразличен, и боги

мне безразличны, – не будет молитв, под змею не подставлюсь,

раны свои забываю, привык к ним, не так уж и больно

жить в этом мире суровом, где я еще жив и успею

много кого пережить, избежавших позорных страданий.

ПРОЛОГ

Агамемнон

Десятый год войной под Троей маемся:

то мы в ворота бьемся, то враги теснят

нас к черным кораблям, то в равновесии

замрем – удачи воинской ни им, ни нам.

Со славой умереть не получается

в бою открытом, правильной осады срок

не дни, не месяца – года бессчетные.

Нет сил на штурм, нет сил собрать оставшихся,

грести в обратный путь.

И бОльших бед я жду,

и распря друг на друга, на своих своих

кидает, разжигает, счет обидам лих:

то тут, то там крик ссор, шум свар. Оружие

вожди пока удерживают – сколько так

продлиться может? Или осажденные

сдадутся, или мы работу сделаем

за них – себя погубим.

Ты всегда, Ахилл,

счастливее меня был: славой полные

ты прожил дни под солнцем краткосрочные

и пал завидной смертью, не заметил, как

скользнул в жерло Аида, запыхавшийся

от праведного боя, – привилегия

простых бойцов. Я, умудренный в бедствиях,

так не смогу: не примет Агамемнона,

бежавшего судьбы своей, подземный бог,

прогонит от порога, отпихнет, как пса

докучного, – иди, царь мертвый, здравствовать,

стараться, довоевывать, терпеть труды,

иначе тени в дебрях асфоделевых

взбунтуются – войска твои загубленные.

Все тут неупокоенные – только ждут,

что грянет глас под сводами стигийскими:

"Пал Илион, объята Троя пламенем,

разграблена, распахана, засеяна

священной солью". И тогда мучительная

связь распадется, держащая тени их

по племенам, полкам, и канут мертвые

в небытие свое.

Появляется Вестник.

Вестник

Мой государь, сюда

идут вожди прославленные эллинов.

Агамемнон

Да, Одиссея вижу, вижу младшего

Аякса, с ними брат мой Менелай спешит,

а рядом Нестор, Диомед воинственный,

Идоменей – царь Крита многоопытный,

толпа народу, воинов вокруг кипит,

волнуются, но держит уважение

пока к царю.

Не долго б мне узду держать,

когда не отпускать, так будет и сейчас.

Народ подобен волнам моря дикого,

и тот, кого застал шторм сильный на море,

спускает паруса, не рыщет веслами

спасения в воде. Кормило пусть себе

свободно ходит – опытный моряк лежит

на палубе, то песни распевает, то

приложится к бутылке: он свободен от

своей работы тяжкой – ветры делают,

и им нельзя мешать, они ревнивые

работнички. Пей, пой, моряк, – погоды жди,

пей, пой, политик умный, – будет власть твоя.

А значит, я терплю, молчу – улягутся

дурные страсти, утомятся дерзостью, –

и вот я, Агамемнон, будто сам сдержал

дурь волн, смотрю величественно, жезл держу,

зачинщиков караю.

(Обращается к Вестнику.)

Пусть идут сюда.

ПАРОД

На сцену высыпают греческие воины и цари.

Хор (на разные голоса)

Черные вижу годы, протекшие в ожиданьях:

смерть прибирала многих в нашем, в троянском стане,

смерть уравняла чаши весов, что в руках у Зевса,

мы сгнием здесь и тевкры, кладбищем станет место.

Славны Ахилл и Гектор – оба угомонились,

судьбы их завершились, да общие не решились.

Что громыхать железом, мужествуя привычно,

если не будет толку, кроме многоразличной

смерти? Еще гуляет мор в их и нашем стане,

так умирать и этак, вои, не перестанем.