Тропы песен - стр. 29
«Можете, – рявкнул тот в ответ. – Четыре «лендкрузера-тойота».
Отец Вильяверде был повергнут в шок. В глазах этого истинного кабальеро двигатель внутреннего сгорания являлся проклятьем. Должно быть, кто-то мутил воду. Его подозрения пали на отца Флинна.
Примерно месяц спустя он перехватил письмо от департамента по делам аборигенов из Канберры, где выражалась благодарность Совету Бунгари за просьбу выделить «лендкрузер»: вопрос будет рассмотрен.
– Что это еще за Совет Бунгари? – визжал отец Вильяверде.
Флинн скрестил руки, подождал, когда прекратится возмущенная тирада, а потом сказал:
– Мы.
С того дня война сделалась открытой.
В следующую субботу на спортивных соревнованиях, как только отец Вильяверде метнул свое победительное копье, из-за часовни показался Флинн в белой сутане. В руке у него было копье, натертое красной охрой. Он подал знак зрителям отойти подальше и явно без особого усилия подбросил копье высоко в воздух.
Оно приземлилось вдвое дальше, чем копье испанца. Тот пришел в ярость и слег в постель.
Я уже забыл названия тех трех племен, что располагались лагерями вокруг миссии. Отец Теренс написал мне их на бумажке, но я потерял ее. Я запомнил только суть: Племя А было другом и союзником Племени Б, и оба были кровными врагами людей из Племени В, а то, став изгоем и лишившись притока женщин, находилось на грани вымирания.
Три лагеря были равноудалены от миссии: каждое племя располагалось с той стороны, откуда было ближе до его родного места. Драки начинались лишь после обмена оскорблениями и обвинениями в колдовстве. И все же, по молчаливому уговору, ни одно из племен-союзников не нападало на своего общего врага. Все три племени признавали миссию нейтральной территорией.
Отец Вильяверде потворствовал этим периодическим кровопусканиям: пока дикари упорствуют в своем неведении Евангелия, они обречены драться друг с другом. Кроме того, амплуа миротворца льстило его самолюбию. Заслышав крики, он мчался на место происшествия, вставал между бряцающих копий и с жестом Христа, усмиряющего воды, говорил: «Остановитесь!» – и воины, стушевавшись, виновато расходились по домам.
Главным законником в Племени В был человек с незабываемым именем Наглый Жулик Табаджи. В юности он был хорошим охотником и сопровождал экспедиции рудоискателей по Кимберли. Теперь он ненавидел всех до единого белых и за тридцать лет ни словом не перемолвился с испанцами.
Наглый Жулик был мужчиной богатырского телосложения; но он состарился, скрючился от артрита и покрылся коростой от кожной болезни. Ноги ему отказали. Он сидел в полутени своей хижины, и собаки лизали ему болячки.
Он понимал, что умирает, и это приводило его в ярость. Он наблюдал, как молодежь в его племени тает на глазах: кто-то уходил, кто-то погибал. Скоро никого не останется – некому будет ни петь песни, ни давать свою кровь для церемоний.
В представлениях аборигенов невоспетая земля – мертвая земля; поэтому, если песни забываются, сама земля обречена умереть. Позволить этому свершиться – страшнейшее из возможных преступлений. С этой-то горькой мыслью Наглый Жулик и решил передать свои песни врагу – и тем самым подарить своему народу вечный мир; разумеется, это было гораздо более мудрое решение, чем попустительство вечной войне.