Тропою испытаний. Смерть меня подождет - стр. 193
Непривычному человеку трудно в тайге разыскать оленей. Не любят они кормиться на одном месте. Даже сплошные заросли ягеля не могут «спутать» ноги этим животным. Разбредутся олени по полянам, по чаще, и не так-то просто собрать их.
Более двух часов я потратил на поиски оленей и все же одного не нашел.
– Эко беда! – досадовал старик. – Олень без следа не ходит, как не нашел?
Он поднялся и пошатнулся, как ребенок, делающий первые шаги. Земля казалась ему текучей, он не знал, куда поставить ноги, что делать руками в темноте. Дрогнул его подбородок, скупая слеза пробороздила жесткую щеку.
Я взял его за руку и подвел к оленям. Животные, как обычно, были связаны друг с другом. Старик поочередно ощупал твердыми, как деревяшки, пальцами у каждого рога, спину, уши и на минуту задумался.
– Самого старого нет, – сказал он грустно. – Много лет этот орон[48] ходил со мною по тайге, а теперь, видать, не хочет: кому нужен слепой Улукиткан!
Старик перевязал всех оленей по-своему, в том порядке, как они шли вчера.
– Помни: нужно за сильным привязывать слабого, за слабым – опять сильного, и так всех, тогда хорошо ходи, – пояснил он.
Затем Улукиткан положил седла на оленей и сказал, чтобы я запомнил, какое из них на каком олене лежит; помог вьючить. Все это он делал на ощупь, но быстро. Руки его не утратили прежней ловкости. Только глаза теперь не следили за работой, они с печальным безразличием смотрели в пространство.
– Огнище не забудь залить водой: как бы пал не пошел.
Через час караван был готов тронуться в далекий, неизвестный мне путь. Улукиткан снял колокольчик со своего ездового оленя и надел его на мать Майки, идущую последней в связке.
– Так буду слышать, все ли олени идут сзади, не потерялся ли какой.
С сутулых хребтов на тайгу сползал тяжелым маревом туман, а за ним томилось в огненном накале солнце. В долине тишина.
Улукиткан подал мне свою закоченевшую руку. Откинув назад голову, он смотрел невидящим взглядом на небо. Солнечные лучи текли в его открытые глаза. Весенний ветерок ласково взмахивал над нами невидимыми крыльями, как бы пытаясь согнать с лица слепого безысходную скорбь.
– Покажи, где сейчас живет солнце? – спросил наконец он, но сейчас же поправился: – Однако, мне пора забыть его – зачем беззубому думать о костях!
Я поднял его руку в сторону солнца. Он забеспокоился:
– Промешкали, ишь куда убежало! Как думаю, вершина Чайдаха там будет? – И он отбросил руку в противоположную сторону.
– Да, там, – подтвердил я.
Улукиткан навалился грудью на посох, нахмурился, потупив невидящий взгляд в землю. Он вспоминал местность, по которой лежал наш путь, и, вероятно, думал: как ему, слепому, направить зрячего по нужному пути?
– Ты поведешь аргиш через Чайдах на другой берег и потянешь след вверх по реке. Впереди будут ключи – хорошо смотри, не торопись, – на устье одного из них увидишь лиственницу с гнездом рыбака[49], там и сворачивать будем к перевалу. Ладно понял?
– Как не понять, все ясно.
– Теперь завяжи мне платком глаза, они не нужны, а ветка ударит – лишняя боль.
Твердая, неукротимая воля прозвучала в его спокойном голосе. Глядя на него в этот момент, трудно было поверить, что он слепой, что его окружает беспросветный мрак, и еще более невероятным было то, что он берется провести по тайге караван до Джегормы, так далеко от Большого Чайдаха!