Тропарь и коллекта - стр. 19
На исходе второй недели пребывания в загоне из проволоки утром у ворот остановилась телега и с неё сошла пожилая женщина. Она объявила на плохом немецком, что пленным выдаётся по полфунта хлеба на человека. За секунды это «лакомство» исчезало в желудках истощённых. В полдень был обещан суп и, – Mein Gott!, – обед состоялся! Жидкая похлёбка имела рыбный запах и включала маленькие кусочки чего-то белкового, то ли плавников, то ли чешуи. Но это была – Надежда, гласившая, что система снабжения русских работает, и пленных не собираются морить голодом. ещё через неделю в похлёбке уже можно было различать кусочки рыбы. Это было воистину праздником! Петер решил ознаменовать данное событие пополнением багажа слов трудного языка русских. Для произношения названия «праздничного» первого блюда нужно было набрать в лёгкие воздуха, как перед употреблением дозы шнапса, и резко выдохнуть: – Ух-ха!
Началось строительство бараков. Прошагав полтора километра, военнопленные попадали в сосновую рощицу, где была развёрнута заготовка стройматериала. Топоры и пилы выдавали тут же, после чего охранники становились бдительнее. Была установлена норма рубки – четыре кубометра в день. Было также объявлено, что не выполнявших норму перестанут кор мить. Несмотря на безостановочную работу, норму выполнить ослабшим было чрезвычайно трудно. К тому же в начале деревья валили хаотически и тут же распиливали, что загромождало дорогу к опушке рощи, где только лишь в сложенном состоянии древесина подвергалась учёту. Первое усовершенствование Петер предложил через три дня хаотической рубки леса. Он рассчитал, что дерево падает в нужную сторону не только лишь от упора с противоположной падению стороны длинными палками. На раскачивание уходили последние силы пильщиков и последующий отдых перекрывал весь временной запас от ускоренного пиления. если сделать пропил ствола лишь до половины с противоположной от направления падения стороны, а потом произвести зарубку напротив и ниже на 15 сантиметров, дерево ложится аккуратно в сторону зарубки. В момент падения остаётся лишь слегка подкорректировать действие земного притяжения, упирая ствол хотя бы даже рукой.
Второй приём, резко повысивший выработку, был внедрён после того, как на пути к роще под зоркий взгляд лётчика попал развал камней небольшого пригорка. Камни были твёрдым песчаником – пемзой и годились в качестве абразива. В первый раз, когда Петер вместо начала работы стал затачивать свой топор и потратил на это 10 минут, охранник окрикнул его:
– Фриц, ты завтра без жратвы! Норму точно не выполнишь.
Однако, вопреки угрозе, зарубка острым как бритва топором производилась в считанные секунды: на 25-ти – 30-ти сантиметровые стволы Петеру было достаточно десяти – двенадцати ударов. его длинные руки создавали такой момент после замаха, что усилие летящего острого металла преодолевало сочную древесину ствола легко. Отскакивающие щепки были скорее не щепками – а маленькими пеньками. Эффект превысил ожидания. Бригада из шести человек, в которую входил фон Остен, чуть-чуть не дотянула до двух дневных норм. Он стал явным лидером и авторитетом. На вопрос охраны:
– Кто бригадир? – с момента второго рационализаторского предложения все дружно указывали на Петера. Так он получил прозвище (кличку, кликуху, погоняло, ярлык, погремуху…) «Бригадир», приставшее к нему навсегда, в том числе и в блатном мире, который не заставил немецкое сообщество военнопленных ждать себя долго.