Тропа обреченных - стр. 41
– …У меня, конечно, не найдут, – начал он осторожно. – Милиция, говорю, не доберется, что-нибудь придумаем. Но тут другая, понимаешь, на пути пень-колода. Ходят тут разные люди, которые скрываются в лесу, наверное, знаешь, о ком я говорю, прознают, к себе увлекут. А у них и вовсе гибельно.
– Бандиты, что ли? – не ахти какую догадку проявил Антон Тимофеевич, довольный, что все пошло как надо.
– Не вздумай при них ляпнуть «бандиты», кишки выпустят. Они заходят иногда. Да вот вчера были.
– Дядь! У тебя с ними дела какие?
– Никаких делов. Бывает, оставляют продукты, переднюют, раненых пару разов оставляли. Возразишь, брыкнешься, башку оторвут. Что я тут один с ними в лесу? Ладить приходится. Нынче, видать, придут, днем тут один кабана в погреб на снег положил.
– Смотри, как бы тебе чекисты не накостыляли.
– И они заходят иногда.
– Со всеми ладишь, – уже тоном упрека сорвалось у племянника.
– Лажу, – простодушно признался старший Сухарь. У него пропал интерес продолжать разговор. Предложил, беря лампу: – Пошли спать. Разберешь себе в передней.
– Спасибо, иди сам туда. Мне нынче охота на печке, забыл уж, когда валялся на ней. Вот и полушубок, кстати, постелю.
– Шел бы ты, Антон, в горницу, – просяще предложил дядько Селиван. – Вдруг явятся эти, ну, из леса которые, тут сразу разглядят – давай ответ, кто да что. А туда они редко суются.
– Не беспокойся, не съедят они меня. Можешь рассказать, кто я и чего прибежал к тебе. Они с документами могут помочь. Иначе труба мне…
– То-то и оно. Беда-то какая! Ума не приложу… – запричитал дядько Селиван, ложась тут же возле печки на топчане, будто бы не желая оставлять племянника один на один со своей бедой.
…Под утро в окно постучали сильно и требовательно. Не зажигая огня, дядько Селиван открыл дверь. В прихожку шумно ввалились трое, и по тому, как один из них зажег спичку, привычно снял стекло с лампы, подпалил фитиль, было видно – бандиты тут как дома. Антон Тимофеевич вполглаза наблюдал за ними с печки.
– Мы ненадолго, Селиван. Кривой принес кабана?
– Доставил, в погребе на снегу.
– Добро. Жалко ты, старый хрыч, не умеешь колбасу делать, волоки теперь… А тут спешить надо, напоролись мы нынче на «ястребков», как бы сюда не пришли. Уйдем, не трясись, я посты расставил.
Говоривший был среднего роста, мужиковат и угрюм, со скрипучим, хрипловатым голосом. Он присел было у стола, пока двое других пошли за тушкой борова, как вдруг заметил выглядывающую с печного полога черноволосую голову. Живо подошел к спящему, оглядел.
– Кто это? – настороженно спросил он лесника.
– Свой, племяш мой, сын моего брата. Дурак, чего-то натворил в Бабаеве, схватили его, а он обезоружил «ястребка» и убежал со стрельбой, говорит, может, и убил кого-то.
– Куда же он метит? Тут ему ни к чему отираться, завалит наш постой. Разбуди-ка!
– Хочу вечером отправить… Забота еще мне, пень-колода. На станцию повезу, провожу.
– И куда же он метит?
– К дочери моей, в Тернополь, к Маньке, там и старуха моя. Переждет.
– Поймают в городе… Как зовут-то его? Буди давай!
– Антон… Сухарь Антон.
Племянник сделал вид, что только проснулся, ничего не понимая, вяло спустился с печки.
– Милиция пришла! – скрипуче выкрикнул бандит и подскочил на лавке. – А он глазищи не продерет, убивец. Тюкну сейчас гирькой по башке, мигом зенки раскроет.