Трисвечница - стр. 12

– Стихи?! – воскликнула я, вспомнив о том, как он затейливо говорил при первой встрече о Рождестве Христовом.

– Да, стихи… А что? Вот, к примеру:

Карпуня мало-мало кому свои вирши читает, – медленно, будто нехотя продолжил Григорий. – Книгочей-то этот, Карпуня, за подвижническую жизнь от Бога много даров имеет. По его молитвам Господь людей от неисцельных болезней исцеляет. Вот как-то у Анны заболела раком сестра. До того дошла, что посинела предсмертно. Врачи лечили ее, да все попусту. А потом по молитвам старца она исцелилась. Чудо было явлено. Чудо чудное. Да…

Наутро, когда клочья тумана висели на ветвях берез, как старушечьи космы, мы с маменькой проводили отца Григория до околицы.

– Прощевай, многолюбезная моя Елизавета Флоровна, – обратился он ко мне. – Прощевай и ты, боголюбивая странноприимница Акулина Трифоновна.

– Передавай поклон Василию Афанасьевичу, – смущенно ответила маменька. – Спроси, когда мы с ним увидимся.

– Скоро увидитесь, скоро там встретитесь, – тихо промолвил отец Григорий и показал узловатым коричневым пальцем на чистое бездонное небо. Тонкая сумеречная тень легла на его лицо, ставшее похожим на потемневший от времени иконописный лик.

– А ты, Лизка-егоза, моей стригачкой будешь, – сказал он, обратив свой лик ко мне.

Мы с мамой, вспомнив Василия Афанасьевича, который про то же самое говорил, даже вздрогнули.

– Ка-а-акой стригачкой? – изумленно спросила я.

– Послушницей моей, – улыбнулся старец, и сошла с его лица тень, и посветлело оно.

Я ничего не поняла и только потом узнала, что Григорий у своих послушниц, женщин и девиц, волосы ножницами укорачивает и зовет их стригачками. Стригачкой была Анна Петрина, ее дочь Анисья, а потом, когда Матрона и Агафья подросли, Григорий их тоже остриг. Да и сама я тоже его стригачкой стала. Предсказание старца сбылось уже через год.

Не прошло и четырех месяцев после первого посещения нашего хуторского домика Григорием Томиным, как пришедшие к нам странники рассказали о кончине Василия Афанасьевича Карпунина. Похоронили его в селе Черная Слобода на поросшем березами сельском кладбище. Маменька, узнав об этом, посерела, посидела скорбно на лавке, а потом спешно оделась и ушла к соседям.

Я увидела ее нешуточную тревогу и стала сама не своя. Рассеянно слушала рассказы странников и их старинные, тягучие песни. Правда, одна песня меня оживила. Песня про паломничество во Иерусалим:

Послушала я эту песню, и так захотелось мне быть ведомой в Иерусалим Ангелами! Хоть и тяжкой была весть о смерти Карпуни-книгочея, но замечталась я. Захотелось идти вместе со странничками, с помощью Ангела двигаться не по дороге, а над дорогой. Лететь, как пушинка, ветром с одуванчика сдунутая…

В глухую полночь пришла маменька. Ее лицо было по-прежнему серым, а под глазами тонкая синева появилась. Я заволновалась, стала расспрашивать, что случилось.