Тринадцатое дитя - стр. 45

После короткого замешательства Меррик обнял меня и прижал к себе. Я изливала свое горе, а он гладил меня по плечам, по голове и не говорил ничего, лишь издавал тихие звуки сочувствия и утешения.

Не знаю, сколько мы так просидели в обнимку, но в конце концов мои слезы иссякли. Я разомкнула объятия, выпрямилась и пошевелила плечами, разминая лопатки. Вытерла мокрую щеку тыльной стороной ладони. Мое лицо горело от стыда. Мне было страшно представить, что Меррик подумает об этой истерике, что он подумает обо мне.

Меррик смотрел на меня, и тревога, читавшаяся у него на лице, была заметна, как брызги крови на хирургической простыне.

– Прости меня, – произнесла я, пытаясь взять себя в руки. – Я не хотела… не хотела… – Я осеклась, сама не понимая, чего не хотела. Мне требовалось высвободить накопившиеся во мне чувства, чтобы Меррик узнал о моем горьком разочаровании. Чтобы понял, как сильно меня огорчило его отсутствие.

Он прочистил горло, и его тихий кашель прозвучал как шелест крыльев насекомых, трущихся друг о друга.

– Я должен перед тобой извиниться, Хейзел. Я… не думал, что ты захочешь, чтобы я остался с тобой. Что ты захочешь, чтобы я находился рядом.

Лишь по прошествии многих лет я поняла, что, говоря, как он раскаивается, он ни разу не произнес слова «прости».

– Ты мой крестный, – всхлипнула я. – Ты моя семья… Другой семьи у меня нет.

Он склонил голову набок, пристально глядя на меня. Его глаза казались ярче обычного. В них появился странный стеклянный блеск, словно он тоже готов был расплакаться.

– Семья, – эхом повторил он и протянул мне руку.

Я взяла его за руку, и, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг моей детской ладони, это напомнило церемонное рукопожатие, будто мы заключали договор. Я порывисто прильнула к нему и стиснула в отчаянных объятиях. Я больше не плакала. Не искала утешения для себя. Мне хотелось, чтобы он почувствовал, как сильно я в нем нуждаюсь, в странном крестном отце, которому меня обещали с рождения. Мне хотелось, чтобы он нуждался во мне не меньше, чем я в нем.

Он обнял меня, и у меня зашумело в ушах от внезапно поднявшегося ветра. Вокруг нас закружился стремительный вихрь, развевая мне волосы и превращая плащ Меррика в шквал черной ряби.

Крестный первым разомкнул объятия, отступил назад и дал мне возможность обрести равновесие. У меня заложило уши, и на секунду показалось, что все вокруг изменилось. Мой дом не такой, каким был. Комната слишком большая. Мебель не на своих местах.

Я моргнула и протерла глаза, уверенная, что ветер нанес в них песка. Сейчас я вычищу песок, и все станет как прежде. Но этого не произошло. Я изумленно огляделась по сторонам. Дело было не в том, что мебель стояла не на своих местах… Это оказалась другая мебель. В другой комнате.

– Где… где мы? – спросила я, повернувшись к Меррику.

Он улыбнулся:

– Мы дома.

Я еще раз оглядела комнату и с удивлением обнаружила двери, ведущие в другие помещения. Этот дом был гораздо больше прежнего, с высокими стропилами и мощными потолочными балками. Я уже представляла, как развешу на них пучки трав и цветов для сушки. Здесь было просторно. Много солнца и воздуха. Сквозь открытые окна лился солнечный свет. Тюлевые занавески колыхались под легким весенним ветерком. Я сделала глубокий вдох. В воздухе витал аромат свежевскопанной земли, распустившихся цветов и пьянящей смеси зеленых растений. В Междуместье не было подобных запахов, там вообще их не было. Мои органы чувств напряглись, переполненные изобилием впечатлений. Казалось, в моей крови вспыхивает фейерверк.