Тринадцатая ночь. Роман-гипотеза - стр. 18
Женщины в целом обладают чувством юмора и обожают его в мужчинах. Но вот остроумие – не их сфера. Писателей-сатириков среди женщин нет. И просто смешных писателей почти нет. Салтыков-Щедрин не женщина. Гоголь, кажется, тоже. Почему – не известно. Автор может поделиться версией, которую ему предложила знакомая – психиатр. Женщины мыслят эмоциями, а не логически, как мужчины (кому это по силам). Поэтому и мысль свою женщина выражает более многословно. Иными словами, необычайно многогранную женскую мысль не всегда просто вообще сформулировать, а уж облечь ее в лаконичную, яркую форму… Сами попробуйте прежде, а потом претензии предъявляйте.
Мужчина начинает вполне разбираться в женщинах, лишь когда у него появляется дочка. О, этот ангел!.. Кто научил ее крутить попой перед зеркалом? Она знакомится с этими оболтусами в детском саду и уже оценивает их с точки зрения установления прочных отношений. В четыре года просит проколоть уши. Это больно, пугает мама. Но ей все нипочем – ей, которая боится даже вида докторов. Красота – страшная сила. Мужчина, у которого нет дочери, далек от полного познания характера женщины.
Твой маленький ангел мечтает о семье. О принце. А ты, перебрав всех вокруг, вдруг вполне соглашаешься с женщинами, что «все мужики – козлы». И ты сам, в принципе, такой. Где же найти не козла? Голова кругом. Вот так, первую половину жизни борешься с женщинами, а вторую, в качестве отца дочери, с мужчинами. Первой задачи автор не упрощает, но вторая потруднее будет. Такая она, женская доля…
– Ну и хитрец этот Михаил Аронович, – пробормотала Притула, закончив чтение.
Она вновь взглянула на свой текст. Деревянный язык… и опять этот несносный «Лукин-Задрюкин» (так они со Сточным определяли вообще любой проходной материал о политике). Обойдутся читательницы на 8 Марта без ее опроса. Она направилась к Сточному мириться. Вошла, села с покаянным видом.
– Извините меня, Михаил Аронович. Я больше никогда так не буду поступать.
Ответственный секретарь сделал знак, означавший «пустяки», и позвонил главному:
– Притула снимает свой материал. Да, сама. Ну что, подписываем полосу?
– Подписывайте, – раздался в трубке бодрый голос.
И главному ее материал не нужен…
– Понимаешь, Оксаночка, – опять начал свой психотерапевтический сеанс Сточный, – на кого другого я бы не стал времени тратить. Жалко мне, что ли, поставить твою заметку? Мало мы нудятины публикуем? Вот, полюбуйся… И вот это… Твои партийные тетки – просто глоток свежего воздуха по сравнению с этой макулатурой, которую надо ставить. Но эти авторы иначе не могут писать. А ты можешь! В тебе есть искренность, желание что-то понять, нет этого жуткого всезнайства, которое так раздражает в людях, пишущих о политике. Давай пробовать дальше.
У тебя обязательно, обязательно получится. Ну-у, уже и слезы появились.
– У меня ничего никогда не получится-а-а!
Слезы ручьями потекли из глаз девушки, и она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. В эти минуты она ощущала себя дошкольницей, которая безуспешно пытается написать первые в жизни строчки. Ну кто бы мог подумать?
Но Оксана быстро взяла себя в руки, отступать перед трудностями не в ее характере. Вообще не писать официоз она не могла, поэтому они договорились таким образом. Если она приносит рутинную заметку, то предупреждает: это «Лукин-Задрюкин», и Сточный ставит ее, не читая. Однако ее творческие материалы они по-прежнему будут оценивать по гамбургскому счету и дорабатывать сколько надо. Их сотрудничество продолжилось.