Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен - стр. 15

Послышался треск расползающейся ткани. Толпа ахнула.

Артист Канатов упал. Но не на мостовую, и не на брезентовое полотно. Он ввалился прямо в распахнутое окно верхнего этажа, смяв своей тушей выглядывающего наружу обитателя квартиры.

Через секунду Канатов, грозно потрясая кулаком, снова появился в оконном проеме: «Думаете, облажался Канатов? Хрена вам лысого! Да, меня адски плющит и колбасит. Но гребаное мать его представление состоится!».

Вскоре Канатов опять показался на крыше. Он шел то очень медленно, то вдруг пускался почти бегом, быстро и неуклюже переступая, покачиваясь и спотыкаясь. Каждую минуту казалось, что он упадет. И когда Канатов приблизился к краю крыши, в полной тишине раздался голос офицера:

– Господин Канатов! Если вы не хотите щадить себя, то подумайте о ваших родственниках, друзьях и близких! Для них утрата вас станет большим горем. Умоляю вас, не причиняйте им боль!

– Мои близкие – это три десятка шлюх из борделя на районе! Да пились они все ножовкой! Понял, мусорок языкастый?

– В таком случает, подумайте о тех людях, которые стоят на этой площади сейчас! Ваша гибель, произойдя на их глазах, неминуемо травмирует их психику! Проявите благоразумие и благородство!

– Плевать я на них мать твою хотел! Все они сучата штопаные! – Канатов продолжал кричать, а офицер почему-то свалился прямо в бассейн.

Он был убит.

Один из полицейских держал пистолет, из которого шел голубой дымок. Он застрелил офицера.

– Прости, дружище, – сказал полицейский. – Но ты реально задолбал орать в свой матюгальник. У нас тут свободная страна – хочет человек с крыши прыгнуть, так не твое это собачье дело. Пусть прыгает на здоровье. И вообще, надоело мне с этими гражданскими цацкаться. Эй, ребятки, есть тут еще самоубийцы потенциальные? Налетай, у меня пуль для всех хватит!

Люди, отвлекшись от Канатова, молча смотрели на полицейского с обнаженным пистолетом и медленно пятились подальше от него.

– Что ты такое говоришь, брат?! – воскликнул другой полицейский. – Своими словами и действиями ты порочишь мундир и пачкаешь честь всей полиции!

– Да к черту твой мундир! – огрызнулся убийца офицера. – И честь можешь засунуть себе туда, где даже этот клятый фонарь-Звезда светить не будет.

– Но ты ведь давал клятву служить и защищать.

– Да, давал… – полицейский опустил глаза и пистолет. – Но в нашем городе все сплошь уроды, извращенцы, наркоманы и умственно неполноценные! Тут такое дерьмо творится, что сил больше нет его расхлебывать.

– На то нам и даны полномочия. Мы предостерегаем неосторожных, уберегаем небрежных, думаем за умалишенных. В этом наша задача и священный долг. Мы защитники и стражи порядка. Неужели ты забыл об этом, брат?

– Вот прямо сейчас стараюсь забыть раз и навсегда.

– Но ты ведь присягал на верность Трем Толстушкам…

– Да… помню тот день. Из их рук я получил свои первые погоны и жетон… Но… – полицейский закрыл лицо ладонью, чтобы никто не видел его слез. – Но это ничего не значит для меня больше!

– Правда? Ты уверен, брат?

– Да! То есть… – полицейский разрыдался в голос. – Я не знаю! Сегодня от меня ушла жена! Она сказала, что не может делить меня с этим проклятым городом и всеми его ублюдками. Она забрала с собой моих сыновей и дочку. Дочку, Карл! Ей было всего полтора года! После того, как жена сказала, что не собирается больше спать с таким грязным куском мусора, как я, малышка была моей единственной отрадой. Ты понимаешь, Карл?!