Три судьбы - стр. 15
Он спросил скорее так, чтобы что-то сказать. Бойцы это поняли без слов и дипломатично промолчали. Каждый думал о чем-то своем, сокровенном.
«Нет ничего хуже, чем неопределенность», – думал Алексей, шагая взад-вперед около вертолетов. Где-то в глубине души он и не очень-то хотел лететь на ту Богом забытую высоту, где, по замыслу командования, их неполный взвод должен был перекрыть горное ущелье. Взводный уже обрисовал в общих чертах замысел операции, и Алексей прекрасно представлял предстоящий маневр. Прежде всего, на многочисленные холмы, окружающие зеленую долину, выбрасывались десантные группы, с задачей – перекрыть душманам пути выхода в горы из заблокированной долины. На втором этапе в зеленую долину должны войти основные силы и с двух сторон прочесать «зеленку». На первый взгляд, ничего сложного. Но это только на первый взгляд и для тех, кто в таких операциях не участвовал.
Алексей прекрасно понимал, что многое здесь зависит от внезапности и слаженности в действиях всех войск, сосредоточенных в районе проведения операции.
Но порой и этого бывает мало. Алексей слышал от бывалых солдат о том, что были случаи, когда боевики, блокированные со всех сторон, исчезали, словно сквозь землю проваливались, через некоторое время они внезапно появлялись за спиной заградительных групп и, отрезав их от основных сил, внезапно и яростно атаковали. Случалось, что и уничтожали заслоны полностью. Правда, самому ему не приходилось бывать в таких ситуациях. На нескольких операциях, в которых он принимал непосредственное участие, в основном приходилось лишь обстреливать вражеские засады, разминировать дороги да каменные завалы на дороге расчищать. За полтора года афганской войны его даже не ранило ни разу. Судьба благоволила ему.
«Может быть, и на дембель без царапины уйду, – ласкала малодушная мысль, но он ее презрительно отгонял, бравируя сам перед собой. Ну, какой мужчина без отметин ратных?» – возбужденно думал он. От этих дум по телу пробегали холодные мурашки, а сердце тревожно и в то же время сладостно сжималось.
– А, черт с ним, пусть будет, что будет, – махнул он в сердцах рукой, направляясь к ожидавшим вертолеты товарищам. Каждый был занят своим делом. Лейтенант Русаков, расстелив на командирской сумке лист бумаги, что-то писал.
«Письмо, наверное, строчит. Матери или невесте своей», – подумал Алексей. Во взводе ни у кого секретов не было. Он различал письма, которые приходили лейтенанту. Толстые, с размашисто написанным адресом – это были письма от матери Русакова, и тоненькие, с мелкими округлыми буквами на конверте, от одноклассницы лейтенанта. Правда, это он, краснея, говорил, что от одноклассницы, но все-то понимали, что это весточки от невесточки.
Много бы дал Алексей, чтобы прочитать послание лейтенанта к девушке. Сам он почти никому писать не хотел. Правда, однажды пытался списаться со своим другом детства Аркашкой, который после детдома поступил в институт. Но по первому же письму друга понял, что они за те несколько лет, что не виделись, стали такими разными, что после первого же Аркашкиного письма он понял, что отвечать не будет. У них и раньше были разные цели и мечты и порой даже противоположные взгляды на жизнь, а со временем все эти противоречия лишь обострились. От письма друга-студента веяло каким-то болотным индивидуализмом. На его вопрос, пошел бы он добровольцем, «чтобы землю в Гренаде крестьянам отдать», тот в категорической форме ответил, что никогда и ни за что на свете! А Алексея назвал круглым дураком за то, что тот написал рапорт с просьбой об отправке в Афганистан.