Три суда, или Убийство во время бала - стр. 6

– Но уверены ли вы, – спросил я, – что диадема была похищена до смерти Елены Владимировны? Не воспользовался ли кто-нибудь, например, из прислуги общим смятением, чтобы похитить драгоценную вещь и затем свалить кражу на убийцу?

– Нет, за прислугу свою я ручаюсь. Все мои люди служат у меня очень давно, и всех их я хорошо знаю.

– Но поручитесь ли вы также за всех ваших гостей? У вас было так много приглашенных, что немудрено, если вы не всех их одинаково хорошо знаете.

– Может быть. Конечно, за всех ручаться нельзя, хотя, правду вам сказать, мне как-то не верится, чтобы кому-нибудь пришла на ум кража в тот самый момент, когда мою несчастную умирающую дочь переносили в ее комнату.

– Я и сам скорее склонен предположить, что диадема похищена убийцей, однако нельзя останавливаться на этой мысли. С предвзятой идеей легко ошибиться. Но вам нужен отдых. Если вам более нечего передать мне, я потороплюсь записать ваше показание, чтобы вас не задерживать.

Секретарь и Русланов подписали показание. Старик до того был убит несчастьем, что едва смог встать с места и без посторонней помощи вряд ли дошел бы до своего экипажа.

Я принялся было допрашивать одного из вчерашних гостей, как приехал полицеймейстер и сказал мне, что должен сообщить о важном открытии. Мы заперлись вдвоем в кабинете.

– В чем дело? – спросил я.

– Кокорин, – сказал полицеймейстер, – удивительно находчив и расторопен. Он с раннего утра осматривал весь сад, необыкновенно искусно снял слепок со следов и, осматривая лестницу, нашел небольшой лоскут коричневого сукна с куском шелковой подкладки, по-видимому, от сюртука или от пиджака, застрявший в одной из трещин лестницы…

– Где этот лоскут?

– Сам я его еще не видал, как раз еду смотреть. Кокорин распорядился поставить у лестницы часового, чтобы лоскут не исчез.

Я отправился в сад Русланова вместе с полицеймейстером, где нам указали на этот кусок сукна, застрявший в небольшом расщепе правой стороны деревянной лестницы. Кусок был треугольный и, по-видимому, должен был оторваться от платья человека, лазившего по лестнице.

Я, впрочем, несколько недоверчиво отнесся к этому новому открытию.

– Как же, – спросил я, – мы не заметили этого вчера? Мы были здесь с фонарями.

– Я и сам этому удивляюсь, – возразил Кокорин, – но и не такие промахи случаются при осмотрах.

За одно, однако, я поручусь – никто не мог с целью отвода глаз положить эту тряпку на то место, где вы ее видите, потому что всю ночь в саду находились мои караульные.

– Возьмите же этот лоскут. Ваше дело теперь – отыскать то платье, от которого он оторван.

– Если только оно не увезено из нашего города, я вам его представлю.

– Вы слыхали о диадеме?

– Как же. Она состояла из тридцати шести бриллиантов величиною с горошину каждый. За нее заплачено двадцать пять тысяч. Куплена она была в Петербурге, там можно найти модель, по которой ее делали.

– У кого?

– Еще не знаю. Но сегодня же сообщу вам об этом со всеми подробностями.

Мы принялись еще раз самым тщательным образом осматривать местность под окнами и по всему пути, по которому шли следы вчерашнего беглеца. Один из понятых указал на одно место в снегу, на расстоянии двух аршин от дома и как раз под окном. Это место заметили еще накануне. Снег здесь был как будто вдавлен на пространстве около двух вершков – так, будто тут прежде лежал какой-то круглый предмет. Шагах в двух от этого места был другой след, как бы от небольшого продолговатого предмета, там прежде лежавшего. Мы все заключили, что если бросить в снег сложенный садовый нож, то получился бы подобный отпечаток.