Три суда, или Убийство во время бала - стр. 36

– Что, обвинили? – спросила она у меня.

– Не мешайте! Дайте дослушать, – сказал я шепотом.

Старшина присяжных дочитал первый вопрос и остановился, чтобы дать понять, что за сим последует ответ.

Анна Дмитриевна так сильно схватила меня за руку, что я пошатнулся. Я снова взглянул на нее. Она, казалось, вся обратилась в слух.

– Да, виновен! – раздался вердикт присяжных.

При этих словах Боброва вскрикнула каким-то раздраженным, отчаянным голосом и без чувств опустилась на стул.

– Наконец! – раздался чей-то звучный голос, который заставил всех вздрогнуть. Это слово было произнесено Ичаловым.

Председатель объявил заседание прерванным до вывода лица, которому сделалось дурно. Он отдал соответствующее приказание судебному приставу. Присяжные направились было обратно в совещательную комнату.

В это мгновение Боброва пришла в себя и, поднявшись со стула, направилась к маленькой перегородке, отделявшей ложу публики от залы заседания. Волосы ее распустились и упали на плечи длинными черными волнами.

– Постойте, ради Бога, постойте! – произнесла она слабым, но внятным голосом. – Я виновата, не он. Выслушайте меня. Я убила Елену Русланову!

Затем, падая на колени и подняв обе руки кверху, как бы умоляя о пощаде, она сказала, обернувшись к Ичалову:

– Простите мое малодушие… Простите мне мою трусость, Ичалов!..

Такой же крик, как и в первый раз, завершил ее слова, и она грохнулась на пол.

Все это произошло в течение нескольких секунд. Председатель удалил присяжных. Боброву, по его приказанию, вынесли: она была в обмороке.

Ее отнесли в одну из комнат, в которых помещалась канцелярия суда. Подле нее стал хлопотать медик, и ему удалось привести ее в чувство. По странной случайности, в медике я узнал Тархова. Это особенно обрадовало меня, потому что Тархов был домашним врачом Бобровых и мог сделать более верный вывод о ее душевном состоянии, нежели кто-либо другой из его товарищей по профессии.

Когда все несколько успокоились, председатель предложил секретарю записать в протокол показания Бобровой. Затем он обратился к прокурору, прося его дать свое заключение по поводу слов, произнесенных девицей Анной Дмитриевной Бобровой. Прокурор предложил суду приостановить свои действия, признавая необходимым исследовать, насколько могло быть верным заявление Бобровой.

Прежде, нежели суд мог произнести свое постановление, Ичалов попросил слова.

– Я говорил вам, господа судьи, несколько минут тому назад, что мне стоило произнести одно слово, чтобы быть оправданным. Это слово произнесло за меня другое лицо. Почитаю себя счастливым, что своим молчанием отстранил себя от участия в преследовании и без того несчастной женщины. Вижу в этом волю Божию и подтверждаю слова, только что произнесенные перед вами – я невинен.

– Подсудимый Ичалов! – возразил председатель. – Если вы действительно невиновны в убийстве, вы, во всяком случае, прикосновенны к этому ужасному делу, которое должно подлежать дальнейшему расследованию.

Через несколько минут было провозглашено постановление суда о приостановлении дела с передачей производства в распоряжение прокурора.

На следующий день я получил предложение вновь приступить к следствию.

Мне пришлось еще раз распутывать завязку этого необыкновенного преступления. Была ли Боброва действительно виновна (и в какой мере) или какие-нибудь несчастные обстоятельства сложились для нее таким образом, что принудили принять вину на себя, – вот что прежде всего предстояло выяснить следствию.